«Ревность» и другие истории
Шрифт:
– М-да. Пока авиакомпании пускают младенцев в бизнес-класс, остальное на совести родителей.
– Тогда надо авиакомпании штрафовать за то, что нас обманывают.
Ты осторожно вытерла под вторым глазом, взяв вместо салфетки, что я тебе дал, свой бумажный платок.
– В рекламе бизнес-класса пассажиры сладко спят.
– В перспективе авиакомпанию ждет наказание: мы будем не готовы платить за то, что не получим.
– Но зачем они так делают? – спросил я.
– Родители или авиакомпании?
– Понимаю: родители
– Они также потеряют репутацию, если будут говорить, что не очень рады детям.
– Ребенку плевать, где плакать – в бизнесе или в экономе.
– Ты прав, я имела в виду – не очень рады родителям с маленькими детьми.
Я улыбнулся:
– Авиакомпании боятся, что со стороны все это будет напоминать апартеид. Естественно, проблему можно решить: те, кто плачет в бизнес-классе, отправляются в эконом и уступают место довольному, не верящему в происходящее человеку, купившему дешевый билет.
Смех у тебя был мягкий и приятный – на этот раз он добрался до глаз. Легко подумать – и я подумал: непонятно, зачем изменять такой красивой женщине, но тут уж как есть. Дело не во внешней красоте. Да и не во внутренней тоже.
– Чем занимаешься? – спросила ты.
– Я психолог, провожу исследования.
– Что исследуешь?
– Людей.
– Ну естественно. Что ты узнал?
– Что Фрейд был прав.
– По поводу чего?
– Что люди, за редким исключением, ничтожества.
Ты засмеялась.
– Да уж, мистер…
– Зови меня Шон.
– А я Мария. Шон, но ты ведь так не считаешь, разве нет?
– Что люди ничтожества, за редким исключением? С чего бы мне так не считать?
– Ты проявил заботу, а забота бессмысленна, если ты самый обыкновенный мизантроп.
– Ну да. Зачем же мне было врать?
– По той же самой причине – ты проявляешь заботу. Ты мне поддакиваешь, утешаешь меня – говоришь, что тоже боишься летать. А когда я рассказала, что меня предали, утешаешь и говоришь, что в мире полно плохих людей.
– Ой! Вообще-то, я здесь психолог.
– Вот видишь, тебя даже профессия выдает. Осталось признать, что ты опровергаешь собственное утверждение. Как человек ты чего-то стоишь.
– Хотелось бы, чтобы это было так, Мария, но, боюсь, моя деланая забота – это лишь результат светского английского воспитания, и я не представляю никакой ценности ни для кого, кроме себя самого.
Почти незаметно ты повернулась ко мне на пару градусов.
– Тогда, Шон, ценность у тебя есть благодаря воспитанию. Ну и что? Ценность придают поступки, а не то, что ты думаешь и чувствуешь.
– По-моему, ты преувеличиваешь. Просто благодаря воспитанию мне не нравится нарушать правила адекватного поведения, на самом деле ни на какие жертвы я не иду. Я приспосабливаюсь
– По крайней мере, ты ценен как психолог.
– Боюсь, тут я тоже тебя разочарую. Я не настолько умный и трудолюбивый, чтобы найти лекарство от шизофрении. И если самолет рухнет, мир лишится лишь довольно скучной статьи о confirmation bias [2] в научном журнале, который читает лишь горстка психологов, – вот и все.
2
Необъективность восприятия (англ.).
– Кокетничаешь?
– Да, а еще я кокетничаю. Можно добавить к списку моих пороков.
Теперь ты искренне рассмеялась.
– И нет даже жены и детей, которые будут по тебе скучать, если тебя не станет?
– Нет, – коротко ответил я.
Так как сидел я у прохода, то не мог окончить разговор, просто-напросто отвернувшись к окну и притворившись, что ночью в темноте разглядел в Атлантическом океане что-то интересное. А взять журнал из кармашка в спинке переднего сиденья – это уже чересчур демонстративный поступок.
– Извини, – тихо произнесла ты.
– Все нормально, – ответил я. – Что ты имела в виду, когда сказала, что умрешь?
Наши взгляды встретились, и мы впервые друг друга увидели. И хотя, наверное, это попытка все объяснить задним числом, думаю, мы оба заметили то, благодаря чему уже тогда стали подозревать: эта встреча способна изменить все – да она уже все изменила. Может быть, ты как раз об этом думала, но отвлеклась – наклонилась ко мне, опираясь на подлокотник; ощутив запах твоих духов, я подумал о ней: это ее запах, она вернулась.
– Я покончу жизнь самоубийством, – прошептала ты и, откинувшись на сиденье, стала меня рассматривать. Не знаю, что было написано у меня на лице, но я видел: ты не врешь.
– И как ты собираешься это сделать? – вот и все, что я смог спросить.
– Рассказать?
Вопрос ты задала с загадочной, почти веселой улыбкой. Я задумался. Хочу ли я это услышать?
– Кстати, это неправда, – сказала ты. – Потому что, во-первых, я не буду лишать себя жизни – это уже случилось. Во-вторых, не я лишу себя жизни, а они.
– Они?
– Да. Я подписала договор…
Ты посмотрела на часы «Картье» – готов поспорить, подарок того самого Роберта. Он их подарил до того, как изменил, или после? После. Мелисса была не первой, он все время изменял.
– …четыре часа назад.
– Они? – повторил я.
– Фирма, занимающаяся самоубийствами.
– Ты про… это как в Швейцарии? То есть активная эвтаназия?
– Да, но только более активная. И с той разницей, что тебя лишают жизни так, что это не выглядит как самоубийство.