Ревность волхвов
Шрифт:
Я попытался выкинуть погибшую из головы и сосредоточиться на Лесе – на ее более молодом, красивом и упругом теле. Мне это удалось. Поцелуи становились все неистовей. Аромат духов туманил мозг. Мои руки мяли ее тело. Дышать она стала прерывисто.
С улицы раздались пьяные возгласы и ржание. Я глянул одним глазом: компания русских вывалилась из ресторана и с гиканьем рассаживалась по машинам. Леся с силой оттолкнула меня. Я вернулся на свое кресло.
– Нечего здесь стоять… – прошептала она.
Мы сорвались с места и вихрем пролетели городок. Моя правая
– Крепче за баранку держись, шофер! – и пыталась, но не слишком настойчиво, избавиться от моей ладони.
Вскорости мы прибыли в наш медвежий угол: пустые заснеженные улицы среди дремучего леса, кое-где разбросаны коттеджи, нигде ни огонька.
Я заранее, еще днем, подготовился к вечеру.
Необитаемые коттеджи никто не охранял. Правда, сами дома, конечно, запирались, и мне не хотелось уподобляться отечественным бомжам, что лазят зимой по пустующим дачам. Да и полиция здесь, наверно, работает получше наших сельских участковых… Поэтому днем я наметил стоящий близ одного из коттеджей чум. Чум находился на расстоянии метров пятисот-семисот от наших домиков. Он был не заперт, им никто не пользовался по меньшей мере месяц. Днем я протоптал к нему тропинку в снегу.
Я лихо осадил «Хонду», выскочил из машины, распахнул пассажирскую дверцу и подхватил Лесю на руки. Она хохотала:
– Куда ты меня тащишь!.. Осторожней!.. Надорвешься!.. Я потеряю туфельки!..
Она была легка, почти невесома. По пути я даже ухитрился поцеловать ее:
– Ах ты, моя Золушка!
Призрак Жени наконец-то покинул меня.
В неотапливаемом чуме, конечно, было холодно. Зато на широких полатях, тянущихся полукругом вдоль стен, навалом лежали оленьи шкуры. В центре возвышался очаг. Днем я натаскал туда дров и приготовил жидкость для растопки.
Я бережно уложил Лесю на шкуры и бросил спичку в очаг.
– Раз-два-три, елочка, гори!
Огонь взметнулся чуть не до потолка. Пламя озарило раскрасневшееся лицо моей подруги. Затрещали дрова, и синий дым полетел к отверстию в центре крыши. Я опустился на полати рядом с Лесей и обнял ее. Потом мы залезли под шкуры, мягкие и сексуальные, и принялись исступленно целоваться. Довольно быстро, благодаря очагу, шкурам и страсти, нам стало жарко. Я принялся бережно, не спеша раздевать подругу…
…Потом мы лежали, голенькие, обнявшись, укрытые оленьим мехом. Отсветы костра плясали на Лесином лице. Она прошептала:
– Боже мой, как же прекрасно! Шкуры такие мяконькие-мяконькие, и огонь рядом!.. И совсем не холодно…
А я, честно говоря, не испытывал ничего, кроме законной гордости собой. Я все-таки добился своего. Практически впрыгнул в последний вагон. Нет, я, конечно, восхищался Лесиным телом: упругое, пропорциональное, молодое. И, безусловно, постарался сделать все, чтобы ей понравилось. И, похоже, преуспел. Ее последний, такой ненаигранный крик… Ее зубки, впившиеся мне в плечо… Я обнимал ее, и мне хотелось продолжить, и воспоминания о Жене совершенно выветрились из моей души и тела.
Момент благоприятствовал. Леся совершенно размякла. Она рисовала пальчиком узоры на моем плече. И тут я задал ей главный вопрос. Я надеялся, что сейчас, когда мы так близки, она не соврет мне.
– Скажи… – Разговор начистоту с трудом давался мне. – В тот последний день… Когда они обе погибли… Когда при всех Кууттанен сказал, что на теле Вадима нашли следы Жениных ДНК… Что он сказал на самом деле?
Леся промурлыкала:
– Это для тебя важно? – и этим почти призналась, почти выдала себя.
Я ответил твердо:
– Для меня – да. Очень.
Она рассмеялась:
– Ах, ну, конечно! У тебя ведь с убийцей были свои, особые отношения.
Я отстранился от нее и холодно пожал плечами.
– Да, были. Ну и что? А у тебя были с Боковым.
– С ке-ем? – она расхохоталась. – С Боковым? Ты невозможен. У меня с ним был деловой, слышишь, чисто деловой контакт.
– Ну да, – горько сказал я, – вы с ним уславливались, как вывести на чистую воду Женю и Настю. Интересно, Кууттанен тоже был с вами в сговоре?
Она отодвинулась от меня и уселась на полатях, завернувшись в оленью шкуру. От нашей близости не осталось и следа. Не напрасно ли я затеял этот разговор? Но отыграть назад уже нельзя. Сказавши «а», я обязан продолжать – и докопаться до истины.
– С нами в сговоре? В каком еще сговоре? – прикинулась девушка невинной овечкой.
Я схватил ее за запястья. Получилось довольно грубо и, наверно, больно. Я пристально смотрел ей прямо в глаза.
– Кууттанен ничего не говорил про то, что на трупе Вадима обнаружили ДНК Жени, так?
– Пусти, больно! – Леся рывком высвободила руки. На глазах у нее навернулись слезы.
– Не говорил ведь, да? – настаивал я. – Это вы с Боковым придумали? Это он так эффектно его слова с финского перевел, да?
– Ну да, да, да! – выкрикнула прямо мне в лицо Леся. – И что теперь?
И хотя я был подготовлен к этому ответу, хоть давно догадался, что Леся с Боковым обманули девушек, взяли на понт, меня будто опалило жаром костра – изнутри. Я почувствовал стыд и боль.
Моя позавчерашняя догадка оказалась правильной. Я не зря накачивался текилой. Порой кактусовая водка приносит неожиданно точные озарения. Но я не испытывал ни малейшей радости, что не ошибся.
Леся с Кириллом Боковым просто купили бедных женщин. Они спровоцировали их. Я так и думал. Ни о каких следах ДНК Гореловой на трупе финский полицейский не упоминал. Боков просто так перевел. Чтобы преступницы выдали себя и легче было их изобличить.
Дикая злоба охватила меня. Гнев душил. Сейчас я ненавидел Лесю. Я просто не мог найти слов.
– Ах вы, сволочи!.. – наконец ожесточенно воскликнул я.
– Что-о? – Леся вскочила на ноги. – Мы – сволочи? Что ты сказал, я правильно расслышала?