Ревность
Шрифт:
Второе окно расположено чуть дальше от стола; чтобы выглянуть в него, нужно повернуться всем корпусом назад. Но никого не видно за окном: то ли человек в шляпе уже прошел мимо своим бесшумным шагом, то ли остановился, а может, вдруг изменил направление. То, что он исчез, ничуть не удивляет, наоборот, начинаешь сомневаться, показывался ли он вообще.
— Это все самовнушение, большей частью,— говорит Фрэнк.
Африканский роман вновь помогает им поддержать беседу.
— Все сваливают на климат, но климат ничего не значит.
— Приступы малярии...
— Есть ведь хинин.
—
Настал подходящий момент, чтобы осведомиться о здоровье Кристианы. Фрэнк отвечает неопределенным жестом руки: резкий взмах, медленное скольжение вниз, теряющееся в пустоте, при этом пальцы другой руки крепко сжимали кусок хлеба, лежащий подле тарелки. В то же самое время нижняя губа и подбородок выдвигаются, мимолетная гримаса в сторону А***, которая должна была задать этот вопрос первой, несколько раньше.
Бой показывается в распахнутой двери буфетной, обеими руками держа большое глубокое блюдо.
А*** не продолжила ту тему, на какую намекало движение Фрэнка. Еще одно средство в запасе: спросить, как ребенок. Тот же самый жест — или очень похожий - повторяется и вновь завершается молчанием А***.
— Все так же,— говорит Фрэнк.
За стеклами окон в обратном направлении движется фетровая шляпа. Упругая походка, одновременно быстрая и ленивая, не изменилась. Но лицо, повернутое в противоположную сторону, совершенно скрыто от глаз.
За толстым стеклом, чисто вымытым,— каменистый двор, затем, если подняться к дороге и краю плато,— зеленая масса банановых деревьев. На их однородной, без оттенков, листве неровности стекла рисуют мерцающие круги.
Сам свет, будто бы прозеленевший, озаряет столовую, немыслимые извивы черных волос, скатерть на столе и голую стену, где темное пятно, как раз напротив А***, выделяется на светлом, ровном матовом фоне.
Чтобы во всех подробностях, четко рассмотреть это пятно и определить его происхождение, нужно подойти совсем близко к стене и повернуться к двери буфетной. Тогда обозначится контур раздавленной сороконожки, не целиком, но сложенный из фрагментов достаточно ясных, чтобы не оставалось места сомнению. Многие части туловища и отростков отпечатались четко и полностью, они навсегда воспроизведены с точностью анатомической таблицы: один из усиков, изогнутые жвала, голова и первое кольцо, половина второго кольца, три ножки изрядного размера. Остальное более расплывчато: кусочки ног и часть туловища, конвульсивно изогнувшегося вопросительным знаком.
В этот час столовая освещена наилучшим образом. С другой стороны квадратного стола, куда прибор еще не поставили, одно из окон, стекла которого не замутняет ни единое пятнышко пыли, распахнуто во двор, который отражается изнутри, на одной из створок.
Между двух створок, частично видная сквозь правую, которая открыта не до конца, заключена разделенная надвое вертикальным косяком левая часть двора, где стоит под брезентом грузовичок, чей капот повернут к северной части банановой плантации. Там, под брезентом,— ящик из светлой древесины, новенький, помеченный большими черными буквами, написанными задом наперед, по трафарету.
В левой створке окна отражается пейзаж более сияющий, хотя и в темных тонах. Но он искажен неровностями
Одним из таких мелькающих лиственных кружков запятнан большой закрытый автомобиль синего цвета, который все же легко узнать, так же как и платье А***, которая стоит перед машиной.
Она наклонилась к дверце. Если стекло опущено — а это вполне вероятно,— А*** может просунуть голову в окошко над спинками сидений. Выпрямляясь, она рискует зацепиться прической о край окна, и тогда распустившиеся пряди упадут прямо на того, кто сидит за рулем.
Тот снова явился к обеду, любезный, улыбающийся. Падает в одно из кресел с плетенными из кожи сиденьями, не дожидаясь, пока ему на это кресло укажут, издает свое обычное восклицание по поводу того, какие эти кресла удобные:
— Славно-то как здесь, внутри!
В темноте его белая рубашка выделяется бледным пятном, на фоне стены дома.
Чтобы в кромешной мгле не опрокинуть питье неловким движением, А*** как можно ближе придвинулась к креслу, где сидит Фрэнк, бережно держа в правой руке предназначенный для него стакан. Она опирается на подлокотник кресла другой рукой и наклоняется так низко, что головы их соприкасаются. Он что-то шепчет: несомненно, благодарит. Но слова теряются в оглушительном звоне цикад, доносящемся со всех сторон.
За столом, когда лампы переставлены так, чтобы свет не бил в глаза сотрапезникам, беседа вновь вертится вокруг привычных предметов, звучат те же самые фразы.
Грузовик Фрэнка сломался посередине подъема, между шестидесятым километром — точкой, где дорога начинает идти в гору,— и первой деревней. Жандармы ехали мимо на своей машине и завернули на плантацию предупредить Фрэнка. Когда тот через два часа явился на место происшествия, грузовик уже находился не в указанном месте, а гораздо ниже: шофер пытался завести мотор на заднем ходу, рискуя не вписаться в какой-нибудь поворот и врезаться в дерево.
Надеяться на какой-то результат, действуя таким образом, было в высшей степени нелепо. Снова пришлось разобрать карбюратор, деталь за деталью. Хорошо еще, что Фрэнк захватил с собой чем перекусить, потому что вернулся он только через три с половиной часа. Он решил как можно скорее заменить этот грузовик, и это в последний раз — сказал Фрэнк — покупает он списанный военный инвентарь.
— Хочешь сэкономить, а в конечном итоге тратишь куда больше.
Теперь он намерен приобрести новую машину. Он самолично спустится в порт при первом же случае и встретится с представителями основных фирм: уточнит цены, разные льготы, сроки доставки и т. д. ...
Будь у него чуть больше опыта, он бы знал, что нельзя доверять современные машины чернокожим шоферам, которые их разломают так же быстро, как и списанные, если не быстрее.
— Когда же вы собираетесь ехать? — спрашивает А***.
— Пока не знаю...— Они обмениваются взглядом, повернувшись друг к другу, над тарелкой, которую Фрэнк держит на весу одной рукой, сантиметрах в двадцати над уровнем стола.
— Может, на следующей неделе.
— Мне тоже нужно в город,— говорит А***,— у меня там масса дел.