Революции в России. Теория и практика социальных преобразований
Шрифт:
Разнообразие оценок нашей революции, желание рассматривать ее национальной, или этнической, только русской, лишить ее всемирно-исторического характера, или миссии, как выражаются наши западные партнеры, говорит не столько об Октябрьской революции, сколько о глобальном кризисе и перепутье нашего сегодняшнего мира. В том числе это свидетельство кризисного этапа как исторической науки, так и всего социально-гуманитарного знания.
Для нас важен 100-летний юбилей русской революции как способ исторического, концептуального осознания своей истории, исторического самосознания общества. Кроме того, юбилей революции – это и возможность попытаться соединить нашу историю в единую позитивную историческую цепь,
Оценки Октябрьской революции сейчас существуют самые разнообразные, бывает, необоснованные, несопоставимые и основанные на непроизносимых концептуальных основаниях истории как реального процесса, истории как нашего понимания такого процесса и даже на различающихся гносеологических и методологических основаниях.
Именно в оценке и трактовке Октябрьской революции господствует сегодня эклектика как главный метод исследования. И это совсем не случайно. Когда-то эклектика появилась как главный метод исследования в позднегреческой философии, как показатель ее упадка и разложения, как попытка заменить реальное решение проблем их формальным разрешением. Вершиной эклектики стала средневековая схоластика как господство формы и формальных процедур в понимании и в обсуждении проблем над реальным предметом, над истиной. А можно сказать, что истина понималась как субъективная убедительность Слова, а не совпадение идеального с реальным.
Эклектика – это попытка охватить и учесть все, выбросив самое главное – реальность, определяющее. Гармония видимости вместо истины реальности, ее противоречий, противоположностей.
В современных российских исследованиях и политических выступлениях можно выделить несколько популярных оценок Октябрьской революции:
• Октябрьская революция – часть Великой российской революции 1917 г., включающей в себя два этапа – Февраль и Октябрь;
• революция как насильственный захват власти;
• политический переворот;
• неудачный социальный эксперимент.
Соединение Февральской и Октябрьской революций в одно целое в формулировке «Великая российская революция 1917 года» – это попытка снять содержательные вопросы их исторического и социального места, это снятие понимания сущности происходившего, замена проблем научного понимания компромиссом бессодержательных оценок. Формулировка «Великая российская революция» объединяет эти процессы по формальным признакам последовательности и места и компромисса признания «великой».
Сама эта новая формулировка пыталась выполнить задачу формирования (создания) со стороны исторических научных учреждений нового отношения к нашим революциям 1917 г. Но научные учреждения сегодня часто не являются определяющими при формировании национального исторического сознания, его содержания, оценок исторических событий и эпох.
С оценкой событий 1917 г. как «великой» российской революции 1917 г. вряд ли кто-то будет спорить. Но за этой новой формулировкой стоит попытка снять как научные, так и общественные, политические проблемы за счет схоластики. Политические революции, как правило, включают в себя политические перевороты в качестве составной части.
Была ли Октябрьская революция политическим переворотом, как ставят ей в вину некоторые исследователи? Конечно, была, но это не отменяет того, что это политическая революция. Открою даже «тайну», что она включала в себя еще целый ряд политических переворотов, кроме самого Октября.
Государственные перевороты, правда, не всегда часть политической революции. Из нашей отечественной истории мы тоже знаем, как это бывает в жизни, – например, тот самый знаменитый XVIII в., эпоха государственных переворотов. Но бывает
Была у нас сейчас попытка дать оценку Октябрьской революции в первую очередь как насильственного неправового захвата законной власти. Конечно, суть революций вовсе не в насильственном захвате власти. Да и вопрос о власти – это «вопрос» только политической революции. А к ней вся революция в обществе не сводится. Социальные революции – это переход от одного общества к другому, процесс рождения, появления нового общества и умирания старого.
«Неудавшийся социальный эксперимент» – так часто называют Октябрьскую революцию и советское общество, правда, используя такое понимание не как границы содержательного анализа этого процесса и истории, а прежде всего как оценочный образ. Но даже в этом образе можно было бы отметить и специально проанализировать негативное содержание этого «эксперимента» и причины, по которым весь XX в. прошел в мире под его влиянием, в том числе и за границами его осуществления. И сегодня это еще не законченная история. Вспоминаем Китай и другие страны, использующие в той или иной степени этот социально-экономический, политический, идейный и духовный проект и его результаты.
Конечно, есть еще один важный момент в понимании процесса формирования и развития советского общества, фиксируемый словом «эксперимент». Это то, что новое общество появилось не естественно-исторически, как было до этого. Новое советское общество формировалось на основе определенных представлений – учения, как называли это мировоззрение: понимания общественного развития, настоящего и будущего общества, направления развития общественной истории, главного в развитии, главного в человеке и для человека. Новое общество не появлялось, а создавалось как результат понимания и действия определенных политических сил.
В национальной культуре Октябрьская революция стала синонимом отношения к прогрессу и регрессу, объединению человечества и к проблеме безгосударственного будущего нового века.
В культуре сегодня сосуществуют формы выражения двух основных направлений развития нашего мира – прогресса и регресса. Культурой регресса, архаизации, ее образом-мечтой является фэнтезизация нашего мира, его ценностей, надежд и стремлений, дегуманизация и «ужасизация» инопланетных цивилизаций как синоним безусловного Зла проекта прогрессивного будущего. Культурой же прогресса остаются гуманистическая и социальная фантастика, мировые религии, классическая культура и ее ценности.
В общественном мнении формой архаизации исторического сознания выступает идеализация дореволюционной России, превращение страны на начальном этапе социальной революции перехода к индустриальному обществу в идеал, камертон и образ нашего будущего развития. Таким образом, сознательные образы будущего не обсуждаются, но формируется в культуре подсознательный образ будущего как доиндустриального прошлого, т.е. исторический вариант фэнтези может стать культурным ориентиром нашего настоящего. Было ли так уже в истории? Было. Например, когда на смену объединениям людей в племенах и союзах племен стали приходить государства, превращающие племенное прошлое в светлый образ настоящих человеческих и родственных отношений.