Революция, которая жила на крыше
Шрифт:
— Да они за бутылкой бегали! — праведно возмутился я.
— Не сомневаюсь. Только администратор подтвердила, что звонок из дома был. Но их все равно уже турнули. Сегодня за трудовыми придут. Михайлова так дешево не купишь. Администраторшу следом. Ну и тебя, наверно…
Да. Тут без вариантов. И про кнопки объяснять бесполезно. Какая логическая цепочка выстроилась в голове режиссера? Четкая и безо всяких трактовок. Абитуриент-неудачник, а ныне монтировщик решил продемонстрировать свой талант. Предложил прочитать монолог. Но режиссер на корню пресек — мол, не до тебя. Товарищ
Поэтому есть риск получить по морде, не успев мяукнуть хоть слово в свое оправдание. Какой уж там театральный институт или роль в массовке.
— Слушай… А ты не мог бы мою трудовую забрать? В отделе кадров. И куртку из подсобки. Просто… Дела у меня…
— Да не дрейфь ты… Они люди интеллигентные, по лицу не бьют. Так, если по почкам… Поорать, да — любят. Так крик костей не ломит. Переживешь.
Спасибо тебе, Господи, за то, что направил мой перст указующий в нужном направлении. Огромное человеческое спасибо. Удивительно, что за мной ночью не приехали мужчины на «Волгах». Правильно сказал верховой Леша — если ты не веришь в Бога, Бог не верит в тебя.
— А меня не посадят?
— Не знаю, но я бы на твоем месте срочно справку добывал. Что с башкой проблемы. С дурачков какой спрос? Ты, кстати, нигде на учете не состоишь?
— Нет… К сожалению…
Как изменчиво бытие. Позавчера на этот же вопрос ответил: «Нет, к счастью».
Олег затушил сигарету о подошву и метнул окурок в чугунную урну, покрашенную серебрянкой, словно оградка на могиле. Ох, не очень удачное сравнение.
— Ладно, бывай. Мне переодеться еще надо.
Он поднялся, сделал пару шагов, затем обернулся и негромко предупредил:
— Макс… На всякий случай… Я с тобой не встречался. Мне здесь работать.
Я остался на скамеечке. Надо было все-таки взять у него сигарету. Как-то тревожно на душе. И неуютно. Словно ты Карлсон, у которого вместо пропеллера красное знамя. Прыгнул с крыши и камнем вниз. Идти с Олегом на смену я не рискнул. Обожду Екатерину Михайловну, попробую незаметно написать заявление по собственному. Хотя незаметно не получится. Обходной ведь подписывать. Разговор с Михайловым неизбежен. И с помрежем. Если, конечно, их не арестовали. Теоретически могли. И сейчас они в Большом доме дают показания. И валят все на невинного монтировщика, который по ошибке нажал не ту кнопку. А им не верят. Потому что предупреждали и просили подготовиться.
Пошел снег. Пока не зимний, а так — сырой и противный. Он залетал под капюшон, таял и каплями стекал по лицу. Но я не сопротивлялся. Просто закрыл глаза и попытался думать о хорошем. О том, что скоро Новый год, что через месяц история забудется, я найду место в другом театре, и вообще, жизнь должна состоять не только из правильных решений. Иначе она пресна, скучна и неинтересна.
Я сидел на скамейке, в сквере перед театром. И на меня смотрел бог Аполлон, голову которого тоже покрыл мокрый снег. В этом мы были с ним похожи.
— Молодой человек, скоро спектакль кончится. Не проспите.
Я
— Я видела, как вы из театра вышли. Деток ждете?
— Внука.
— Я тоже… Там жарко… Пора уже.
Я взглянул на часы. До окончания утренника пятнадцать минут. Поднявшись, отправился следом за бабулей. Грыжа опять напомнила о себе выстрелом в поясницу. Нельзя подолгу сидеть в одной позе.
Все скамейки в фойе были заняты ожидающими родителями, бабушками и дедушками вроде меня. Минут пять я изучал театральные плакаты. А вот и знакомый персонаж. Нестареющий Карлсон, который по-прежнему живет на крыше без прописки. Удивительно, что эту сказку ставили в советское время, да еще так активно. Явный недосмотр КГБ. Ведь Астрид Линдгрен была убежденной нацисткой, и прототипом Карлсона послужил ее близкий друг. Герман Геринг. Командующий «Люфтваффе». Человек с пропеллером. Мало того, речевые обороты типа «Я в меру упитанный мужчина в самом расцвете сил» якобы тоже принадлежали партайгеноссе фюрера. Просто в СССР висел железный занавес, полезная информация не просачивалась. А сказка, в общем-то, неплохая.
С плакатов я перешел на фотографии труппы. О! И еще один знакомый персонаж. Правда, в отличие от Карлсона, заметно постаревший.
Олег. Только с бородкой и залысинами, как у Ленина. Еще не народный, но уже заслуженный… Лет десять назад, когда я увидел его в каком-то милицейском сериале, не поверил своим глазам. Но титры не обманули, это был именно он.
Он все-таки вышел на сцену. По слухам, удачно кого-то подменил. Потом засветился на экране… Закончил актерские курсы… Лицемер. Кричал, что это баловство, и запал быстро пройдет. Не прошел.
Не то что у меня. Я, конечно, попробовал поступить на следующий год, но председателем приемной комиссии назначили Михайлова… По слухам, после того спектакля его вызывали в горком партии, потом в Большой дом и даже хотели привлечь. Удивительно, но он не сдал меня, а всю вину взял на себя. Мол, хотел развеселить иностранных и столичных гостей. Великие были люди! Но через три дня умер Брежнев, и органам стало не до режиссера… Надеюсь, умер не из-за происшествия в ленинградском театре. Могли ведь доложить, и не выдержало сердце у старика. От смеха. Это было бы чересчур. Вот так нажмешь не ту кнопочку и поменяешь ход истории. А то и настоящую революцию совершишь.
А я великим так и не стал.
Спектакль закончился. Детвора, словно разноцветная снежная лавина, повалила из зала.
— Понравилось? — спросил я раскрасневшегося внука, вышедшего будто из парилки.
— Так себе… Я уже мультик видел. Ты обещал купить мороженого.
— А горло?
— Прошло.
— Хорошо, пойдем…
Я купил в буфете сахарную трубочку, предупредил, чтобы Игорек ел осторожно. Он плюхнулся на скамейку, развернул мороженое и, несмотря на предупреждение, стал поглощать его большими кусками, болтая при этом ногами. Смешной пацан. Похож на бабушку, мою жену.