Революция муравьев

Вербер Бернар

Чтобы продлить удовольствие, он распорол ей снизу доверху длинную черную юбку, отрезал от нее квадратик ткани и сунул его себе в карман. Лезвие ползло вверх невыносимо медленно.

«Голос может превратиться и в грозное оружие», – втолковывал ей Янкелевич.

– ЙА-А-А-А-А-ЙА-А-А-А-А!..

Ее крик больше походил на нестерпимо пронзительный визг. В домах по всей улице задрожали окна. А мальчишки зажали себе уши.

– Надо заткнуть ей рот, чтобы не мешала, – заметил один из них.

И они поспешили засунуть ей в рот шелковый платок. Жюли

задыхалась от отчаяния.

День клонился к вечеру. Автоматически зажегся уличный фонарь – сработал встроенный фотоэлемент, который среагировал на меркнущий дневной свет. Но яркая вспышка не смутила мучителей Жюли. Они продолжали стоять в конусе электрического света, посверкивая ножиком. Лезвие добралось до ее колен – Гонзаго горизонтально надрезал тонкую кожу Жюли.

– Это тебе за нос.

– Вот так, с помощью вертикального надреза, мы изобразим крест.

– Это тебе за пах.

Третий надрез на коленке – в том же направлении.

– А это тебе за то, что ты укусила меня в щеку. И это только начало.

Ножик снова медленно пополз к верхнему краю юбки.

– Я разделаю тебя, как лягушку на биологии, – сказал ей Гонзаго. – У меня это неплохо получается. Мне даже «отлично» поставили – помнишь? Нет. Не помнишь. Ведь нерадивые ученики сбегают из класса до окончания урока.

Он снова щелкнул лезвием ножа, чтобы оно вышло полностью.

Жюли задыхалась от страха и уже была на грани обморока. И тут она вспомнила, как прочла в «Энциклопедии», что в случае если не можешь убежать от опасности, нужно представить у себя над головой шар и постепенно забраться в него с ногами – целиком, так, чтобы тело превратилось в пустую, лишенную разума оболочку.

Прекрасная идея – такое легко представить себе, спокойно посиживая в кресле, и куда тяжелее, когда ты стоишь, привязанная к железному столбу, и над тобой издеваются подонки!

Радуясь, что Жюли обезврежена, самый здоровый из троицы обдал лицо юной красавицы своим тяжелым дыханием и провел рукой по ее длинным черным и мягким, как шелк, волосам. Вслед за тем дрожащими пальцами он прикоснулся к ее белой, полупрозрачной шее – в том месте, где под кожей билась яремная вена.

Жюли, хотя ее сковывали путы, задергалась. Она могла стерпеть, когда к ней прикасались любым предметом, даже лезвием ножа, но прикосновение человеческой кожи было для нее нестерпимо. Глаза у девушки расширились. Она вдруг зарделась. По ее телу пробежала дрожь – казалось, оно вот-вот лопнет. Жюли шумно вдохнула носом. Здоровяк отпрянул. Нож повис в воздухе.

Здоровяку было знакомо такое состояние.

– У нее приступ астмы, – заметил он.

Мальчишки попятились, испугавшись, что их жертва мучается вовсе не от боли, которую они ей причинили. Девушка стала пунцовая как мак. Она так дергалась, что путы врезались ей в кожу.

– Оставьте ее! – послышался чей-то голос.

В начале тупика появилась длинная трехногая тень. Обидчики Жюли оглянулись – и узнали Давида; третьей ногой ему служила палка, с помощью которой он передвигался, потому что страдал

юношеским спондилоартритом.

– Что, Давид, возомнил себя Голиафом? – усмехнулся Гонзаго. – Очень сожалею, старина, но нас трое, а ты, коротышка и слабак, совсем один.

Троица расхохоталась. Но очень скоро попритихла.

Рядом с трехногой фигурой возникли еще три силуэта. Широко раскрытыми глазами Жюли разглядела Семерых Гномов, своих одноклассников с последнего ряда.

Перворядники тут же набросились на них, но Семеро Гномов не дрогнули. Самый здоровый из семерки раздавал удары под дых направо и налево. Азиат занимался одним из сложнейших видов боевых искусств, похожим на тхэквондо. Скелет что было силы бил напавших по роже. Стриженая Крепышка орудовала локтями. Светловолосая Худышка пустила в ход все десять своих ногтей, которыми она пользовалась как лезвиями. Неженка ловко работал ногами. Похоже, в таких делах он был мастер, благо у него это здорово получалось. В довершение Давид размахивал палкой, награждая троицу противников короткими и резкими ударами по рукам.

Гонзаго с товарищами не желали сдаваться так просто. Перегруппировавшись, они тоже махали кулаками и рассекали воздух лезвием ножа. Но их было трое против семерых – большинство быстро одержало верх, и мучители Жюли предпочли ретироваться, сделав победителям на прощание неприличный жест.

– Мы еще встретимся! – убегая, крикнул Гонзаго.

Жюли все еще задыхалась. Эта победа не принесла ей облегчения: приступ астмы у нее не унимался. Давид мигом оказался возле фонарного столба. Он осторожно вынул кляп у девушки изо рта и кончиками пальцев распутал узлы на путах, которые стягивали ей запястья и щиколотки и которые она, дергаясь, затянула еще крепче.

Едва освободившись, Жюли кинулась к рюкзаку и достала вентолиновый пульверизатор. Несмотря на сильную слабость, ей все же удалось собраться с духом и, вставив наконечник баллончика в рот, надавить на него из последних сил. Она жадно вдохнула. С каждым вдохом ее лицо обретало все более естественный цвет, и она мало-помалу успокаивалась.

Вслед за тем она подобрала «Энциклопедию Относительного и Абсолютного Знания» и быстро запихала ее обратно в рюкзак.

– Хорошо, что мы проходили мимо, – заметил Цзи-вонг, пока Жюли растирала себе запястья, стараясь восстановить кровообращение.

– За вожака у них Гонзаго Дюпейрон, – сказала Франсина.

– Да, это шайка Дюпейрона, – подтвердила Зое. – Они из группировки Черных крыс. И уже успели много чего натворить, но полиция закрывает на все глаза, ведь дядюшка у Гонзаго префект.

Жюли молчала: ей нужно было отдышаться, потому что она не могла вымолвить ни слова. Она обвела взглядом Семерых. И узнала мелкорослого брюнета с палкой – Давида. Это он пытался подсказывать ей на уроке математики. Остальных она знала только по кличкам: азиата Цзи-вонга, молчуна Леопольда, женоподобного весельчака Нарцисса, мечтательную стройную блондинку Франсину, ворчливую крепышку Зое и благодушного толстяка Поля.