Революция одной соломинки
Шрифт:
Я мог видеть, что все концепции, которые я разделял, все представления о самом существовании, были пустыми выдумками. Мой дух стал светлым и ясным. Я дико плясал от радости. Я мог слышать щебетание маленьких птичек на деревьях и видеть далёкие волны с бликами восходящего солнца. Листва деревьев колыхалась надо мной зелёная и блестящая. Я чувствовал, что это был настоящий рай на земле. Всё, что владело мной, всё смятение испарилось как сон, и что-то одно, что можно назвать «истинной природой» открылось мне.
Я думаю, можно смело сказать, что после переживания того утра моя жизнь полностью изменилась.
Несмотря на перемену, я остался в своей основе средним, неумным человеком, и это так и сохранилось без изменений
То, что это прозрение само по себе имеет огромное значение, не означает, что и я приобрёл кукую-то особую значительность. Я остался простым человеком, старым вороном, так сказать. Для случайного наблюдателя я могу показаться или скромным или высокомерным. Я повторяю молодым людям в моём саду снова и снова, чтобы они не пытались подражать мне, и меня, действительно, сердит, когда кто-то из них не принимает всерьёз этого совета. Вместо этого, я прошу, чтобы они просто жили в природе и выполняли свою дневную работу. Нет, во мне нет ничего особенного, но то, что мне удалось понять – в высшей степени важно.
В один из дней после этого случая я сделал отчёт о своей работе и тут же подал заявление об уходе. Мой начальник и друзья были удивлены. Они не знали, что с этим делать. Они устроили мне прощальный вечер в ресторане над набережной, но атмосфера была несколько необычная. Молодой человек, который до сегодняшнего дня хорошо ладил со всеми, который не казался неудовлетворённым своей работой, а наоборот, был всем сердцем предан своим исследованиям, вдруг внезапно объявляет, что он бросает всё и уходит. А я был счастлив и смеялся.
В это время я всем говорил следующее: «На этой стороне – набережная. На другой стороне – пирс № 4. Если вы представите себе, что на этой стороне – жизнь, тогда на другой стороне – смерть. Если вы хотите избавиться от мысли о смерти, то вы должны избавиться также от мысли, что на этой стороне – жизнь. Жизнь и смерть едины».
Когда я говорил это, каждый становился ещё более обеспокоен моим состоянием. «Что он говорит? Он, наверное, сошёл с ума», – должно быть, думали они. Они провожали меня с печальными лицами. Только я один шагал бодро, в хорошем настроении.
В это время сосед по комнате был особенно сильно обеспокоен моим поведением. Он предложил мне немного отдохнуть, возможно, на полуострове Босо. Одним словом, я ушёл. Я уехал бы в любое место, если бы кто-то пригласил меня. Я сел в автобус и ехал много миль, глядя на поля с рисовыми чеками и маленькие деревушки вдоль дороги. На одной остановке я увидел маленький указатель, на котором было написано «Утопия». Я вышел из автобуса и пошёл искать её.
На побережье была маленькая гостиница. Поднявшись на утёс, я нашёл место с прекрасным видом. Я остановился в гостинице и проводил дни, валяясь в полудрёме в высокой траве высоко над морем. Это продолжалось, может быть, несколько дней, неделю, месяц, но, во всяком случае, я оставался там некоторое время. Дни проходили и моя радость тускнела, и я начал осмысливать, что же всё-таки случилось. Вы могли бы сказать, что, наконец, пришёл в себя.
Я поехал в Токио и оставался там некоторое время, проводя дни в прогулках по парку, разговаривая на улицах с людьми, а спал, где придётся. Мой друг беспокоился обо мне и приехал посмотреть, как я живу. «Разве ты не живёшь в мире снов, в мире иллюзий?» «Нет, – ответил я, – это вы живёте в мире снов». Когда мой друг обернулся,
Я покинул Токио, пересёк район Консаи (Осака, Кобе, Киото) и, двигаясь на юг, добрался до Кюсю. Я наслаждался, кочуя с места на место вместе с ветром. Я испытывал многих людей моим открытием, что всё бессмысленно и не имеет значения, что всё возвращается в ничто. Но это было слишком много или слишком мало, чтобы быть понятым в нашем мире, занятом своей повседневной жизнью. Никакой связи с этим миром не было. Я мог только мысленно представлять себе эту «концепцию бесполезности» как великое благо для мира и особенно для современного мира, который так быстро двигался в противоположном направлении. Я намеревался распространить свою идею по всей стране. Но результат был таков, что всюду, где бы я ни появлялся, меня рассматривали только как эксцентричного молодого человека. Тогда я вернулся на ферму моего отца в деревню.
Мой отец выращивал в это время мандарины, и я поселился в хижине на горе и стал жить очень простой, примитивной жизнью. Я думал, что если здесь я смогу на реальном примере выращивания мандаринов и зерновых продемонстрировать своё понимание жизни, мир признает мою правоту. Разве не лучший путь, вместо сотни объяснений, практически претворить свою философию в жизнь? С этой мысли начался мой метод земледелия, который условно можно назвать «ничего-не делание» (этим выражением м-р Фукуока привлекает внимание к сравнительной лёгкости своего метода. Этот метод земледелия требует напряжённой работы, особенно во время уборки, но всё же значительно меньше, чем другие методы). Это был 1938 год, 13-ый год правления нашего императора.
Я обосновался на горе и всё шло хорошо, пока мой отец не доверил мне обильно плодоносящие деревья в саду. Он уже подрезал крону деревьев придав им форму «чашки для сакэ», так что с них было легко собирать плоды. Когда я оставил их в этом состоянии без ухода, то в результате ветки переплелись, насекомые атаковали деревья и весь сад в короткое время пришёл в жалкое состояние.
Моё убеждение состояло в том, что культурные растения должны расти сами по себе и не должны быть выращиваемы. Я действовал в уверенности, что всё должно быть предоставлено своему естественному развитию, но я обнаружил, что если вы примените на практике эту идею без необходимой подготовки, то довольно долго ваши дела будут идти неважно. Это просто бесхозяйственность, а не «натуральное хозяйство». Мой отец был потрясён. Он сказал, что я должен дисциплинировать себя, может быть, устроиться где-то на работу и вернуться обратно, когда я снова возьму себя в руки. В это время мой отец был старостой деревни, и другим членам деревенской общины было трудно понять его эксцентричного сына, который явно не мог наладить свои отношения с миром людей, живущих на холмах. Кроме того, мне не нравилась перспектива военной службы, и поскольку война становилась всё более ожесточённой, я решил исполнить желание моего отца и устроиться на работу.
В это время специалистов было немного. Опытная Станция префектуры Коти слышала обо мне и мне предложили пост главного научного работника Службы контроля болезней и вредителей. Я пользовался расположением префектуры Коти почти восемь лет. В Опытном Центре я стал инспектором в отделе научного земледелия и погрузился в исследования по увеличению производства продуктов питания в военное время. Но в действительности в течение этих восьми лет я обдумывал взаимоотношения между научным и натуральным земледелием. Химическое земледелие, которое использует плоды человеческого интеллекта, признано самым прогрессивным. Вопрос, который всегда вертелся у меня в голове, был такой: может или нет натуральное земледелие противостоять современной науке?