Ревущая Тьма
Шрифт:
– Множественные сигналы с диска! – крикнул младший офицер.
– Перехват? – настороженно спросила Отавия.
Я покосился на нее, на этого бронзового голиафа с волнистыми выбеленными волосами, склонившегося над панелью управления кораблем.
– Нет, – сказал я.
– Нет, – произнес в унисон со мной офицер и добавил: – Они не обращают на нас внимания. Движутся по своим траекториям.
– Это шахтеры, – догадался я, вспомнив голограммы шахтерских кораблей в поясе Делоса, которые показывал мне отец. – Выкачивают из диска тяжелые элементы. Должно быть, это проще, чем бурить планеты.
На
Отавия вызвала с консоли несколько изображений, переданных внешними корабельными камерами:
– Похоже на то. А что станция? Дала ответ?
– Нет, мэм, – отчеканил связист. – Просигналить повторно?
– Да, – распорядилась Отавия. – Держимся прежнего курса.
Отходя от иллюминатора, я едва не споткнулся об одеяло.
– Пойду навещу остальных. По словам Окойо, все должны были проснуться.
Сиран и Паллино все еще ежились от холода в медике, укутанные согревающими одеялами. Оба пили обязательный после пробуждения апельсиновый сок. С ними были Айлекс и Бандит.
– Где Хлыст? – спросил я, приглаживая воротник.
С распадом Красного отряда я снова стал носить простые черные рубашки с брюками. Верхние пуговицы рубашки были расстегнуты, приоткрывая оторочку с орнаментом «бута».
Паллино вперил в меня единственный голубой глаз. Он еще не надел повязку на другой, и покрытая шрамами глазница зияла передо мной.
– Размораживается.
– А сьельсин?
– Где-то, – пожал плечами старый мирмидонец.
– Его уже две недели как разбудили, – объяснила Айлекс, помогая Сиран встать. – Оно с доктором Ондеррой. Общаются.
– Что-что? – переспросил я, не до конца понимая. Должно быть, еще не отошел от фуги.
Дриада тряхнула головой:
– Отавия обустроила для него камеру как полноценную каюту. Они там.
Придерживая одеяло, она отвела Сиран к душевой. Гомункулы всегда восстанавливались после фуги быстрее нас, млекопитающих. Наверняка в биохимическом составе крови содержалось что-то, что им помогало.
Опустив руки, я кивнул и двинулся к выходу.
– Адр, – заставил меня развернуться голос Паллино. – Ты в порядке?
Я потупил взгляд, не зная, что сложнее – смотреть Паллино в пустую глазницу или в проницательный глаз. Я до сих пор прекрасно помнил, как кричала на меня Джинан, когда я поднимался по трапу, видел слезы в ее глазах, чувствовал ее гнев. Мы провели в заморозке семь лет, но, по сути, все это случилось лишь вчера.
«Мимолетное время, прости нас…» – подумал я. Это был не афоризм схоласта, а молитва, которую я помнил с детства [9] .
9
Молитва, о которой идет речь, родом из компьютерной ролевой игры «Baten Kaitos», разработанной компаниями «Monolith Soft» и «tri-Crescendo» и выпущенной компанией «Namco» для игровой платформы «Nintendo GameCube» в 2003 году.
Сделав резкий глубокий вдох, я расправил плечи, перестал сутулиться.
– Да,
И голубой глаз, и пустая глазница одинаково подозрительно прищурились, но Паллино улыбнулся, показав пожелтевшие зубы:
– Ну ладно. Ступай. Я скажу парнишке, где тебя искать.
Я отдал честь старому центуриону, прижав кулак к груди, и поспешно покинул медику. Прошел под боевыми знаменами, вяло болтавшимися под массивной переборкой. Никто меня не беспокоил, включая двух норманцев-часовых, оставленных Отавией у двери в карцер.
– Комендант, – пробубнили они с поклоном.
Я хотел было поправить их, сказать, что мечтам пришел конец, но не стал. По моей просьбе они открыли дверь, хотя я был без телохранителя, и я шагнул через порог.
В камере, несмотря на все разговоры о том, что это клетка, оказалось весьма уютно. Стены были белыми, проклепанными, как и в коридорах, потолок – слишком низким для ксенобита, а кровать – слишком короткой. Но по крайней мере, она там была. Как и туалет, и ультразвуковой душ. Свет был приглушен и настроен в красном спектре, чтобы защитить деликатное зрение сьельсина. Танаран сидело на краю кровати, склонив голову. Его белая грива постепенно отрастала и свешивалась на плечо. Темная мантия выглядела чистой, как новая, – я даже подумал, что кто-то напечатал ее, пока мы спали. Заметив меня, оно повернулось, прерывая разговор с…
– Валка! – с притворным удивлением воскликнул я.
Тавросианка-ксенолог улыбнулась.
– Адриан! Рада видеть вас в добром здравии, – произнесла она на чистом сьельсинском. – Мы как раз о вас говорили.
Танаран молча показало глянцевые зубы. Среди его сородичей это сошло бы за улыбку.
Когда дверь за мной закрылась, Валка снова заулыбалась, но перестала, заметив меч у меня на поясе.
– Только проснулись?
Сама она вовсе не испытывала симптомов недавно вышедших из фуги пациентов.
– Я… да, – ответил я на галстани, заведя руки за спину. – А вы?
Она помотала головой.
– Мы с Танараном уже две недели бодрствуем. Я практиковалась в сьельсинском, – ответила она на языке ксенобита для его удобства.
– Она хорошо говорит, – сказало Танаран. – Лучше тебя.
– Не сомневаюсь. – У меня не было сил улыбнуться. – Надо понимать, вторая заморозка прошла лучше первой?
Танаран гулко выдохнуло, и я не сразу понял, что это «да» на его языке. Нам пришлось импровизировать, переоборудовать реанимационный резервуар медики в ясли для фуги. Это было рискованно, но другого выхода не оставалось. Обычные ясли были слишком малы для высокого сьельсина.
– Okun’ta naddimn, – произнесло оно наконец.
«Ты сумасшедший».
Я ухмыльнулся.
– Видимо, твои корабли медленнее наших, – добавило Танаран.
Возражение было готово сорваться у меня с языка, подталкиваемое двумя десятилетиями аристократического воспитания, человеческой природой и имперской гордостью, что довлела надо мной, словно меч. Но я промолчал.
– Мы нашли… – спросила вместо этого Валка, переходя на галстани, – экстрасоларианцев?
– Да, – ответил я на том же языке. – По крайней мере, Отавия так считает. Кого-то мы нашли.