Ревущие сороковые
Шрифт:
Как многие люди, я не люблю резких перемен в жизни. Рутинер, сидящий во мне, принялся наговаривать: «Лучше бы тебе остаться на старом месте. Зачем менять привычное, к чему уже притерпелся? Новое, кроме лишних забот, суеты и трепки нервов, ничего не принесет».
Мне очень не хотелось уходить с «Пингвина», но на море не принято нарушать приказы.
В первый день на новом судне я вел себя как наблюдатель. Предложив вахтенному штурману идти на поиск китов, я остался на мостике, но выбрал такое место, чтобы никому
На левом крыле мостика стоял гарпунер Захар Кротов. Это был приземистый, широкоплечий, с чуть кривоватыми ногами мужчина, одетый в деревенский нагольный полушубок, меховые штаны и валенки, оклеенные красной резиной. Обветренные скулы на его плохо выбритом лице выступали так, что находились в одной плоскости с хрящеватым, тонким носом. Небольшие глаза утопали под выпуклым лбом. Во время наблюдений за горизонтом они превращались в щелочки. Тонкие губы гарпунера выдавали его неуживчивый характер: они то и дело кривились, змеисто вздергивались, обнажая неприятные розовые десны и мелкие стертые зубы.
Моя отчужденность и молчание не нравились Кротову, он недовольно косился в мою сторону и наконец, не вытерпев, крикнул марсовому матросу:
— Эй, Чувахин! Почему молчишь? Заснул, что ли?
— Заснул, как же! — обиженно ответил бочкарь. — Может, сам заберешься в бочку поспать?
Опасаясь, что невоздержанный на язык матрос нагрубит, старпом, стоявший за машинным, телеграфом, поспешил сказать:
— Будет, Чувахин, обижаться. Внимательней поглядывай, здесь должны быть киты.
— Все равно упустим. Не раз уже находили, а что толку — по чайкам пуляем. Говорят, что курица, которая много квохчет, плохо несется.
— Довольно языком трепать! — прикрикнул на марсового гарпунер. — А то живо в промысловый трюм отправлю, не нужны мне пустобрехи.
— А я не капитан, мне не страшно, если в должности понизят, — не унимался марсовый. — Всюду теплей, чем в бочке.
— Вот видите, треплет языком и не остановишь, — обратился ко мне за сочувствием гарпунер. — Распустил прежний капитан, не матросы, а хулиган на хулигане.
— Да и вы, товарищ Кротов, не меньше нашего понаторели, — заметил обидевшийся за матросов рулевой. — С вами никто не может состязаться… умеете оскорбить и унизить. Обозлишься, когда тобой помыкают.
— И тебе уже нехорошо со мной? — свирепо обернувшись, спросил у рулевого гарпунер. — А я от жалости не гоню с мостика. Ни одной команды, когда к киту подходим, в точности исполнить не можешь. Видно, сговорились перед новым капитаном дразнить меня и оговаривать. Требую оградить, — вновь обратился он ко мне.
Должность обязывала меня быть справедливым и строгим, поэтому я взял мегафон и сказал:
— Слушать всем! Советую выбирать выражения, когда ведете разговоры на вахте. Считайте это приказом. Больше напоминать не буду, повторения не в моем характере. Взыщу!
Мое замечание, видно, не понравилось гарпунеру, потому что он отвернулся и замолк. Я
— Есть! Засек фонтаны! — вдруг радостно заорал бочкарь. — Штучек семь будет!
— Товарищ Чувахин! — окликнул я марсо-вого. — Когда докладываете — сообщайте точнее направление и породу замеченных китов.
— Ишь чего захотели! Откуда этому олуху породу знать? Он всплеска от фонтана не отличит. Может, и китов-то вовсе нет, проверить надо, — ворчливо вставил Кротов.
— Мой совет насчет выражений и к вам относится, — напомнил я гарпунеру.
— А мне советчики не нужны, — с вызовом ответил Кротов. — Я сам себе хозяин.
Выйдя за барьер, он хлопнул дверцей, не спеша перебрался по переходному мостику на полубак. А там, став у пушки, небрежно поднял руку над головой. Это обозначало, что гарпунер берет на себя управление судном.
Кротов как бы наглядно показал мне, что он легко может лишить меня власти.
Не вмешиваясь в его распоряжения на судне, я молча наблюдал за начавшейся суетой.
Отовсюду на верхнюю палубу выбегали на ходу одевающиеся заспанные косатковцы. Разве моряки могут спокойно усидеть в кубрике, когда показались киты?
На некоторых судах подвахтенные и отдыхающие грудятся где-нибудь на корме и боятся лишнее слово проронить, чтобы не мешать охоте. Но на «Косатке» все было по-иному: кочегары, механики и матросы палубной команды вмиг облепили ванты, борта, надстройки и сделались нетерпеливыми подсказчиками.
Впереди виднелись четыре кита, которые не спеша плыли в сторону далеких айсбергов.
— Вон к тому крайнему давай! — требовал один из наблюдателей. — Он пожирней будет.
— Зачем? Средний ближе, — возражал другой.
Гарпунер, слыша выкрики за спиной, досадливо морщился и жестами показывал, что он решил идти в обход китам. Бочкарь, не понимая его, старался всех перекричать:
— Да не туда, рулевой! Что ты делаешь? Право руля!
Сбитый с толку рулевой перекладывал руль в другую сторону. Судно поворачивало не туда, куда хотел гарпунер, и тот орал:
— Лево руля! Кого слушаешь, подлец! Стоп машина!
Взбурлив воду и содрогаясь, судно развернулось по инерции «на пятке»,
— Зашаманил наш псих, — ворчал рулевой, исправляя ошибку. — Угадай, чего он хочет.
— Полный вперед!
Судно дернулось и ушло слишком вправо. Гарпунеру надо было на ком-то отвести душу.
— Не могу с таким рулевым, гоните его к черту! — вспылив, потребовал Кротов. — Он мне на нервы действует.
Есть люди, для которых доводы разума — пустой звук; раз они «завелись», то их не остановишь.
Старпом вызвал к штурвалу другого рулевого. Но и тот не мог поспеть за часто сменяющимися противоречивыми командами. Судно рыскало, шло нелепыми зигзагами. После каждого промаха в маневре гарпунер поворачивался в мою сторону и как бы в изнеможении опускал руки. Смотрите-ка, с какими олухами приходится иметь дело. Разве с такими помощниками настигнешь кита?