Реввоенсовет (часть сб.)
Шрифт:
— Не сметь!
Открыв глаза, Димка увидел сначала лошадиные ноги… Целый забор лошадиных ног.
Кто-то сильными руками поднял его за плечи и поставил на землю. Только теперь Димка рассмотрел окружавших его кавалеристов и всадника в черном костюме с красной звездой на груди, перед которым растерянно стоял Головень.
— Не сметь! — повторил незнакомец. И, взглянув на заплаканное лицо Димки, добавил мягко: — Не плачь, мальчуган, и не бойся. Больше он не тронет ни сейчас, ни после, — и кивнул головой одному из сопровождающих.
Отряд рысью помчался
Остался один и спросил строго у Головня:
— Ты кто такой?
— Здешний, — хмуро ответил Головень.
— Почему не в армии?
— Год не вышел.
— Фамилия? — коротко спросил тот. — На обратном пути проверим.
И ударил шпорами кавалерист, — прыгнула лошадь с места в галоп, — и легко умчался вперед.
Убежал с ругательством и Головень, а на дороге остался один недоумевающий и не опомнившийся еще как следует Димка.
Посмотрел он назад — нет никого.
Посмотрел по сторонам — нет Головня.
Посмотрел вперед и увидел, как чернеет точкой и мчится, исчезая у закатистого горизонта, черный незнакомец и его отряд.
II
Высохли на глазах слезы, утихла понемногу боль в спине. Но домой Димка идти еще не решался, — подумал, что нужно обождать до ночи, когда Головень ляжет спать.
Потихоньку направился к речке. Темная и спокойная у берегов под кустами, вода на середине отсвечивала розовым блеском, играла тихими всплесками, перекатываясь через мелкое, каменистое дно.
На том берегу, возле опушки Никольского леса, заблестел тускло огонек костра. Почему-то он показался Димке очень далеким и заманчиво-загадочным. «Кто бы это? — подумал он. — Пастухи разве?.. А может, и бандиты… ужин варят… картошку с салом или еще что такое…»
Ему здорово захотелось есть. И Димка пожалел искренне, что он не бандит.
В сумерках огонек разгорался ярче и ярче, приветливо мигая издалека Димке. И еще глубже хмурился, темнел в сумерках беспокойный Никольский лес.
Спускаясь по тропке, Димка вдруг остановился, услышав что-то интересное. За поворотом, у берега, кто-то пел высоким искусно переливающимся альтом, как-то странно, хотя и красиво разбивая по слогам слова:
Та-ваа-рищи, та-ва-рищи, — Сказал он им в ответ, — Да здра-вству-ит Россия! Да здра-вству-ит Совет…«А, чтоб тебе! — с невольным восхищением подумал Димка. — Вот наяривает!» — И бегом пустился вниз.
На берегу он увидел невысокого худенького мальчугана, валявшегося возле брошенной на траву небольшой сумки. Заслышав шаги, тот повернулся, оборвал песню и посмотрел с опаской на направляющегося к нему Димку:
— Ты чего?
— Ничего… Так!
— А! — протянул вполне удовлетворенный мальчуган. — Драться не будешь?
— Чего?
— Драться, говорю, а то смотри, я даром что маленький, а так отошью!
Димка, больше чем кто-либо не
— Это ты пел?
— Я.
— А ты кто?
— Я — Жиган, — горделиво ответил тот. — Жиган из города, прозвище у меня такое.
Димка с размаху бросился на траву и, заметив, как тот испуганно отодвинулся сразу, ответил, усмехаясь:
— Барахло ты, а не Жиган, разве такие жиганы [2] бывают? А вот поёшь ты здорово…
Жиган хотел было сначала обидеться, но последняя фраза весьма польстила ему, и он самодовольно стал рассказывать Димке:
— Я, брат, всякие знаю. На станциях, по эшелонам завсегда пел. Все равно хуть красным, хуть петлюровцам, хуть кому… Если товарищам, скажем, тогда «Алеша-ша» или «Лазарет». Белым, так тут надо другое: «Раньше были денежки, были и бумажки», «Погибла Россия», ну, а потом «Яблочко». Его, конешно, на обе стороны можно, слова только переставлять нужно…
2
Устаревшее ныне слово «жиган» означало в то время «вор, налетчик». Но это ничего общего не имело с кличкой Жиган. Гайдар использовал его в повести как один из многих элементов иронии.
С минуту посидели молча.
— А ты зачем сюда пришел? — спросил с любопытством Димка.
— Крестная у меня тут, бабка Онуфриха, — такая стерва, ешь ее пес. Я пришел, думал отожраться малость, хоть с месяц. Куды там, насилу-насилу в дом-то пустила. «Чтобы, говорит, через неделю и духу твово тут не было. Какой ты мне, к черту, крестник!..»
И Жиган вздохнул искренне.
Димку с матерью и Топом Головень тоже все время грозился выгнать из дома, а потому он невольно почувствовал некоторую внутреннюю связь между собой и Жиганом и спросил участливо:
— А потом ты куда?
— Куда-нибудь, где лучше.
— А где?
— Кабы знал, тогда что… найтить надо.
Стало совсем темно, что-то плеснуло в воде негромко, и затихла речка снова.
— Рыба, — проговорил Жиган.
— Лягва, — отозвался Димка, — рыбы ни черта не осталось. В прошлый месяц солдаты всю бомбами поглушили. Во-о-о какие выплывали!.. У нас тогда двое щуку жарили… Вкусная!
Воспоминание о еде заставило обоих вспомнить о своих пустых желудках. Поднялись и пошли тропкой к огородам. У плетня остановились.
— Приходи завтра к утру на речку, Жиган, — предложил Димка.
— Приду.
— Раков по норьям ловить будем…
— Не врешь?..
— Ей-богу, право!
Весьма довольный Димка перескочил через плетень.
Тихонько пробрался на темный двор, где заметил сидящую на крыльце мать. Он подошел к ней и, осторожно дернув за рукав, сказал серьезно:
— Ты, мам, не ругайся. Я нарочно долго не шел, потому Головень меня здорово избил…
— Мало тебе еще, — ответила она, оборачиваясь.