Рейдеры Нила

Сейлор Стивен

Я перевел взгляд с отца на сына, с брата на сестру, с дочери на отца и покачал головой: — Итак, случилось так, что Артемон, сам того не зная, попытался похитить свою собственную сестру и потребовать выкуп у собственного отца!

Все взгляды обратились к Артемону, который вызывающе уставился на нас в ответ: — Идею о похищении предложил Шакал ...

— Человека, которого твоя сестра знает как Ликоса, - сказал я.

Аксиотея подняла

брови. — Ликос … мастер на все руки?

Царь нахмурился и посмотрел на Зенона, который шепотом объяснил: — Человек с белой полосой в волосах.

Царь кивнул. — Ах да, тот самый.

— Очень хорошо, я буду называть его Ликос, если вы так предпочитаете, — сказал Артемон. — Во время посещения «Гнезда кукушки» он сказал мне, что в его александрийской пантомимной труппе есть красивая девушка по имени Аксиотея - имя, которое мне ничего не говорило. Ликос сказал, что эта девушка была любовницей известного богатого торговца по имени Тафхапи - имя, которое я слишком хорошо знал и презирал. Когда Ликос предложил похитить эту актрису и потребовать выкуп у ее богатого любовника - не догадываясь, что Тафхапи был моим отцом, - я с готовностью согласился. Деньги для меня ничего не значили, но шанс подвергнуть человека, которого я ненавидела больше всего на свете, небольшим страданиям - перед этим было невозможно устоять. Ликос организовал похищение и нанял приспешников, которые, очевидно, похитили не ту девушку! Артемон уставился на Бетесду, которая прижалась ко мне. — Теперь я понимаю, почему Тафхапи так и не ответил на письма с требованием выкупа, и почему ты, римлянин, тайно искал эту девушку. — Он вздохнул и закрыл глаза. — Если бы только похитители забрали девушку, которую они должны были забрать - если бы только они привезли Артемизию в «Гнездо кукушки» я бы воссоединилась со своей давно потерянной сестрой, и кто знает, что могло бы случиться тогда?

Тафхапи резко упал на колени. Он смиренно приблизился к царю Птолемею, шаркая ногами по каменному полу. Он умоляюще сложил руки и пристально посмотрел на царя.

— Ваше величество! Я пришел сюда сегодня, чтобы спасти жизнь человека, который для меня ничего не значит - римлянина по имени Гордиан. В своей великой мудрости и милосердии Ваше Величество сочли нужным освободить его, и за это я благодарен вам. Но сейчас я умоляю сохранить жизнь другому человеку, о существовании которого до этого часа я даже не подозревал - моему единственному сыну! Я знаю, что он отъявленный преступник, но что бы он ни натворил, я умоляю вас, ради меня, пощадите его жизнь!

Царь посмотрел поверх своего огромного живота на Тафхапи, который продолжал опускаться на четвереньки и унижаться среди грязной соломы: — На самом деле, Тафхапи, ты понятия не имеешь о масштабах предательства твоего сына и чудовищности его преступлений. Он не просто вор и убийца, он предатель худшего сорта. Его предательство навлекло на меня неисчислимые бедствия. У меня нет никакой возможности помиловать его за преступления, вообще никакой возможности!

Зенон громко откашлялся.

Царь наморщил лоб. — В чем дело, Зенон?

Камергер пожал плечами и сделал серию жестов, каждый из которых был более подобострастным, чем предыдущий. — Вашему Величеству всегда виднее, и, как вы сами

сказали, такому негодяю не может быть прощения - если, только, конечно...

— Если только что?

— Если только сторона, добивающаяся такого помилования, не сможет предложить значительную сумму золота - не такую, которая была безвозвратно потеряна в результате предательства Артемона, поскольку это было бы невозможно, - но достаточную для оплаты ... скажем так ... предстоящих дорожных расходов короля.

— Ты имеешь в виду стоимость всех взяток, оплату телохранителям и носильщикам багажа, чтобы вывезти меня из Александрии до прибытия моего брата Сотера?

— Откровенно говоря, Ваше Величество, да, именно это я и имею в виду.

Царь вздохнул. — И во что бы ты оценил эту сумму?

— Грубо говоря... — Камергер назвал сумму, настолько ошеломляющую, что у каждого человека в комнате перехватило дыхание.

Царь посмотрел на пресмыкающуюся фигуру у своих ног. — Ну, Тафхапи, что скажешь? Сможешь ли ты раскошелиться на такую сумму в ближайшие пару дней? И стоит ли жизнь твоего давно пропавшего ублюдка такой суммы?

Все взгляды обратились к Тафхапи. Он остался стоять на четвереньках, но поднимая головы и прикусив нижнюю губу. Его щетинистые брови задвигались то в одну, то в другую сторону, выражая череду противоречивых эмоций.

— Ну что, отец? — спросила Аксиотея. Она уставилась на Тафхапи и скрестила руки на груди. — Что ты на это скажешь?

Артемон тоже хотел скрестить руки на груди, но цепи помешали ему. Ему пришлось довольствоваться тем, что он повторил холодный взгляд своей сестры: — Да ... отец. Стою ли я такого выкупа?

Тафхапи с трудом сглотнул: — Дайте мне время до завтрашнего заката, Ваше Величество. Думаю, к тому времени я смогу собрать деньги.

Аксиотея разрыдалась. Артемон задрожал, как в лихорадке; его жесткие черты лица смягчились, и он посмотрел на своего отца с выражением, которое я не надеялась даже понять. Тафхапи тоже начал всхлипывать, и Джет тоже. Захваченные потоком эмоций, мы с Бетесдой крепко обнялись. Даже суровый камергер выглядел довольным собой.

Царь хлопнул в ладоши и позвал невидимого слугу в коридоре: — Принеси мне что-нибудь поесть, и немедленно! От счастливого исхода я проголодался.

Некоторое время спустя царь и его камергер покинули темницу и присоединились к царской свите в коридоре снаружи. Мы последовали за нами. В темнице стался только Артемон в ожидании получения выкупа.

На выходе мы прошли через царский зверинец. Кто бы ни спланировал эту часть дворца, он решил, что люди в камерах и животные в клетках должны находиться в непосредственной близости, хотя животные жили в лучших условиях: более чистые помещения и голубое небо над ними.