Рейхов сын
Шрифт:
Кудрин сморщил нос и задумался.
– Это, кажется, когда женщины борются за равные права с мужчинами.
– ответил он, чуть помедлив.
– Эти мне эмансипэ… - негромко рассмеялся майор.
– Нет, это значит, что ты признан полностью право и дееспособным, наравне со взрослыми.
– А… зачем?
– слегка ошалел Кудрин.
– Затем, хотя бы, что в ближайшие дни придет приказ, о награждении тебя Железным крестом второго класса.
– ответил майор, и загнул еще один палец на руке.
– Это, кстати, в-третьих. Ну и для того, чтоб я смог с чистой совестью оставить тебя на службе в нашем полку. Или у тебя иные планы?
Бранденбург-на-Хафеле,
10 апреля 1940 г., 11 часов 17 минут
– Дитер! Дитер фон Берне!
– неторопливо идущий по улице родного города, куда приехал на заслуженный отдых, оберлейтенант обернулся на голос.
– Ба, герр фон Хиппель, что вы тут делаете, друг мой?
– Дитер обнялся со старым товарищем своего отца.
– Раньше был просто «дядюшка Тедди».
– рассмеялся пожилой мужчина в форме гауптманна инженерных войск.
– О, да я гляжу, ты Железный крест получил? Молодец, молодец. Наслышан о геройстве горных стрелков под Мерзифоном. Тяжелый был бой? Прости, что спрашиваю, мой мальчик, но от штабов я далек, а в газетах… Ну ты же знаешь, что там не напишут всюправду.
– Непросто пришлось.
– чуть посмурнев ответил фон Берне.
– Большую часть батальона повыкосило. Сам чудом просто без царапины обошелся. Да, наверное, не сложнее чем вам в Восточной Африке, в Великую Войну, надо полагать.
– Да.
– крякнул гауптманн, припомнив свою службу под командованием фон Леттова-Форбека.
– Война там была… своеобразная. Ты никуда не торопишься, Дитер? Посидели бы в кафе, рассказал бы старику подробности.
– Так таки уж и старику.
– рассмеялся фон Берне.
– Не рановато ли вы себя списываете? Снова в строю, как я вижу. И, нет, я никуда не спешу, да и самое время чем-нибудь перекусить. С радостью пообщаюсь с вами, герр Хиппель.
– Ну вот и славно.
– улыбнулся гауптманн.
– Здесь за углом, если помнишь, делают замечательный кофе.
Господа офицеры неторопливо отправились в кафе, продолжая беседу.
– Я вижу, вы оставили пехоту ради инженерных войск?
– поинтересовался, между прочим, оберлейтенант, когда они заняли столики и сделали заказ.
– Что делать? Кому-то надо и этим заниматься.
– ответил Теодор фон Хиппель.
– Принял восьмисотый строительно-учебный батальон особого назначения. Нас, кстати, тут расквартировали. Ну да что обо мне? Я-то все по тылам. Лучше расскажи, как там, в Турции? Накостыляем Новой Антанте? Расквасим им нос до юшки кровавой, как полагаешь?
– Судьба войны решится не там.
– покачал головой фон Берне.
– Плацдармы для атаки на Сирию и Египет потеряны, после нашего разгрома Турция разрезана надвое…
– Фу-фу-фу, так уж и «разгрома».
– хмыкнул гауптманн.
– Разгрома.
– твердо ответил Дитер.
– Приди русские минут на десять позже, мы бы с вами сейчас не разговаривали. Да и то, что пришло… Признаюсь честно, я не считаю японцев столь уж хорошими вояками, но после более чем убедительной победы русских под Халхин-Голом предполагал, что у них современная армия, чего-то стоящая. Финляндия - ну, возможно там очень тяжелые условия для наступления, не знаю, если честно. Может Советы просто никуда не спешат. Но, сказать по
Оберлейтенант покачал головой.
– Сдается мне, прислали вам не новейшую технику, Дитер, - пожал плечами фон Хиппель, - а те танки, которые для современной войны уже непригодны, а на метал отправлять жалко. Про «сухопутные линкоры» в монгольских степях даже в японских газетах уважительно отзывались. (8)
– Может быть, может быть.
– ответил фон Берне.
– Но ни одной Матильды-два русские так и не подбили. А мы остановили парочку. Одну даже совсем мальчишка подбил, сын полка наш.
– Что-то я такое читал.
– ответил гауптманн.
– Но, сказать по чести, полагал, что это очередная «правда» доктора Геббельса.
– Да нет, вполне реальный мальчик, официальный кандидат в горные стрелки.
– улыбнулся Дитер.
– Как раз в мою роту его и пристроили. Я-то сначала думал, что навязали обузу мне на шею, а он вон как отличился. Целое отделение лайми положил, а потом в упор умудрился застрелить танк. Так что в газетах врут только о том, что он фольксдойче. Мы его когда подобрали, он воды наглотался, хрипел как старая патефонная пластинка, вот и услышал наш знаток славянских наречий его имя, как Гейнц Гудериан.
– Да, чего только не бывает.
– усмехнулся фон Хиппель.
– Вон, такой же мальчишка, сын нашего дипломата в Анкаре, потерялся во время эвакуации посольства, так не только выбрался из вражеских тылов, а еще и привел с собой целый партизанский отряд из турок, в два десятка штыков. Как собрать и возглавить-то умудрился, один Бог знает.
– Да, читал. Вроде бы на их счету до полуроты лягушатников.
– кивнул оберлейтенант.
– Но тоже полагал, что это такая особая разновидность «правды» от нашего рейхсминистра образования.
На этом беседа практически прервалась, поскольку официант принес заказанную офицерами еду. Гауптманн во время обеда был задумчив, и отвечал на редкие реплики фон Берне с некоторой задержкой, односложно и едва ли не невпопад. Наконец, когда с едой было покончено, фон Хиппель внезапно вернулся к прерванному разговору.
– Скажи, а вот этот мальчик в вашем полку, Гудериан, он тебе очень дорог?
– В каком смысле?
– не понял фон Берне.
– Ну, ты не сильно расстроишься, если я заберу его к себе в батальон?
Ереван, штаб Отдельной Кавказской Армии
11 апреля 1940 г., 10 часов 20 минут
– Ну что, Константин Ксаверьевич, - обратился Яков Владимирович Смушкевич к крепкому, в самом расцвете лет мужчине, со знаками различия комкорпуса в петлицах, чубатому, с открытым лицом и пронизывающим внимательным взглядом светлых, ни то серых, ни то светло-светло зеленых, почти бесцветных глаз, - освоился уже на новой должности?