Рейнджер
Шрифт:
Я вызвался дежурить первым, на случай появления орков. Но они так нас и не потревожили, и я в свою очередь лёг спать. Проснулись мы на рассвете и, наскоро перекусив остатками сухого пайка, быстрым шагом двинулись в путь.
Размеренный шаг способствовал размышлениям, а голова после ночного отдыха уже не была категорически против этого. Какая-то несуразность боя около источника не давала мне покоя. Наконец, я понял — моя магия! Точнее, количество потраченной в бою энергии. Я наскоро прикинул расход маны. Неожиданно много. Ещё в начале своего пребывания в этом Мире я определил свои возможности, как достаточные для создания двенадцати-пятнадцати молний. Если пересчитать все мои заклинания в этот эквивалент, в последнем бою я потратил запас маны, соответствующий двадцати
Нет, я явно поторопился считать себя отдохнувшим и адекватным. Ведь где проходил бой? То-то же! Если бы не тёмный ритуал и та лиловая завеса, которая заметно экранировала Храм от Мира, то я, находясь в непосредственной близости от Светлого Источника, да ещё и содержащего изначально «родную» Стихию, не должен был бы ощутить исчерпания запаса и наполовину. Это на пике скорости расходования сил. Ведь недаром поселения стараются разместить как можно ближе к Источникам, а лучше всего — вокруг них. Это же значительное качественное усиление обороняющихся магов! А я уж не знал, что и подумать, чуть было не приплёл левел-ап, что было совсем глупо — всё-таки не очередную игрушку на компе гоняю, а свою тушку по лесу.
К обеду мы уже успокоились настолько, что развели небольшой бездымный костёрок и сварили похлёбку из прихваченной с собой крупы и удачно попавшегося нам на глаза десятка боровичков-колосовиков. А пообедав, даже и подремали по паре часиков. Кажется, оторвались.
А к вечеру мы наткнулись на кое-то особенное. Я, увидев такое, буквально остолбенел. Двурвы, пройдя вперёд, вернулись ко мне, пытаясь понять, что случилось. А меня буквально раздирали чувства Спутника, да и собственные тоже.
Причиной же послужил вполне банального, на первый взгляд, вида пень и валяющееся около него бревно. Всё дело было в том, пень и бревно какого именно дерева, и как оно было срублено. Я не знал, как объяснить всё своим охранникам, не нарушив данного ранее слова. В конце концов, решил так: те, кому я давал обещание исчезли бесследно и, скорее всего, безвозвратно, а потому…
Вы, наверное, не раз и не два (даже не двадцать два раза) читали и слышали о низкой, если так можно выразиться, плодовитости эльфов. Сколько раз встречалось: восьмисотлетний эльф с единственной дочерью. А вы не задумывались, что при таком раскладе они должны были давно выродиться и вымереть? Даже в мирное время, для компенсации убыли от естественных причин, у каждой пары должно быть «два целых и три десятых ребёнка», то есть двадцать три малыша на двадцать взрослых. Конечно, репродуктивный период у эльфов измеряется сотнями лет, и тем не менее. Если ещё добавить потери ушастых в многочисленных войнах, то тот самый среднестатистический восьмисотлетний должен бы вырастить минимум пятерых. И за себя, и за погибших молодыми товарищей. Плюс — почти никто и никогда не видел эльфов-детишек. Полукровок — пожалуйста, а чистокровных — нет, даже в их городах.
А на самом деле всё гораздо проще, и одновременно сложнее. Да, эльфы этого Мира не были чужды плотской любви и способны были к деторождению «традиционным» образом. Но такие детишки, и правда, рождались не каждую сотню лет, и каждое такое рождение считалось особым Знаком. Основной же способ размножения считался секретом расы. Дело в том, что эльфы (по крайней мере — местные) проходили развитие с полным метаморфозом. Только не надо говорить «как насекомые» — такое сравнение у дивных считалось очень грубым и тяжёлым оскорблением, смываемым только и исключительно кровью. Я подозреваю, что на самом деле — даже с двумя перерождениями, но это не более чем догадка.
В действительности детёнышей эльфов видели многие, не зная об этом. Для них, для «личинок эльфов», придумано отдельное
Дриады, взрослея, меняют своё поведение. Они выбирают где-то в лесу дерево, начинают всё больше времени проводить вокруг него и в нём самом. В конце концов, дриада закукливается в дереве, которое с этого момента становится особо охраняемой вещью, можно сказать — святыней. И в один прекрасный момент материнское дерево лопается, а из него выходит молодой эльф — со всей памятью рода и осознанием себя и своего места в нём.
Непоседливые и непослушные дриады далеко не всегда выбирают в качестве жилища одно из деревьев священной рощи, а частенько селятся где попало в лесу. А теперь представьте, что кто-то, вторгшись в лес, свалит такое дерево? Как бы вы отнеслись к тому, кто убил беременную, на последних месяцах, женщину ради, скажем, платья или волос для верёвки? Вот то-то…
Отсюда и отношение эльфов ко всякого рода браконьерам, которое всем остальным кажется неоправданно жестоким. Конечно, есть признаки, позволяющие отличить «обитаемое» дерево от обычного. Но для этого необходимо иметь хоть какой-то магический дар и, самое главное, представление об истинной сути вещей. Ситуация усугубляется тем, что до момента рождения молодого эльфа определить, к какой семье он относится невозможно. По традиции, все «куколки» считаются потомками Повелителя данного Леса, но.… Но каждый эльф опасается, что будет срублено дерево, в котором вызревает именно его потомок.
Кстати, откуда берутся дриады (эльфы называют их «нерождённые» или «будущие») я не знаю. Это какой-то ещё более глубокий пласт тайны, к которому Спутник допущен не был. Имел кое-какие догадки, но и не более того.
Вот примерно это, только в более коротком варианте, я изложил двурвам. А потом добавил:
— Это было материнским деревом. И срублено оно было не просто, а так, чтобы запереть и убить нерождённого эльфа. Кто-то старается, чтоб ушедшие эльфы не вернулись…
Я не рискнул сжигать осквернённое дерево, как того требовали эльфийские традиции. Всё же дыму было бы много, а от эльфа и его души не осталось и следа. Вот только кто это сделал? На земле нашлась парочка следов, какие оставляют грубые башмаки орков, но это казалось просто имитацией, причём неубедительной. Чтоб орки просто срубили материнское дерево, провели ритуал и ушли? Не порубив бревно на щепки, не поломав кусты, не загадив всю округу?! Хоть я и не Станиславский ни разу, но — не верю!
Пока я пребывал в задумчивости, Драун вырубил переросший побег карсиала (это дерево двурвы под моим руководством уже выучили), соорудил из него острогу и с неожиданной сноровкой добыл в ближайшем ручье три форели. Причём один экземпляр тянул граммов на восемьсот, два других — заметно меньше, по полкило. Одну рыбку я пустил на уху, оставшиеся, распялив на деревянных рогульках, пристроили к костру жариться на второе. Нет, я понимаю — суши и прочие сашими, но в дикой сырой рыбе, помимо белков, витаминов и минералов наличествуют и другие компоненты. В частности — паразиты и их личинки в ассортименте, да и во внушающем уважение количестве. Нет уж, японским лесом такие эксперименты с пресноводной рыбой! Морская — да, те паразиты в человеческом организме почти не приживаются.
Утром, пока готовился завтрак, я вслух задумался — откуда тут столько орков? До широкой долины, точнее — промежутка между горной грядой и восточным берегом Срединного моря протяженностью километров двести, называемого Орочьим Трактом, было не меньше двух тысяч километров. Драун, принюхиваясь к котелку, буркнул:
— Так через Глотку прошли, что тут гадать… — двурв резко умолк.
— Что-о-о-о?! Родимый, ты не ошалел?! Там же Цитадель Туманов! Это — ОРДЕН!
— Так ведь.… Это… — двурвы выглядели разом смущёнными и удивлёнными. — Нет больше Цитадели. Точнее, может, и есть, но только — орки её взяли… Лет пять уж.