Рейнеке-лис
Шрифт:
Да, все мы знаем, что он на любое пойдет преступленье.
Если бы даже дворянство и сам государь наш великий
Все достоянье и честь потеряли, – и в ус он не дунет,
Лишь бы на этом урвать кусок каплуна пожирнее.
Должен я вам рассказать, какую над Лямпе, над зайцем,
Подлость вчера учинил он. Он здесь, безобидный наш заяц.
Благочестивцем прикинувшись, лис преподать ему взялся
Вкратце святую премудрость и весь обиход капелланский.
Оба
Рейнеке не отказался, однако, от старых повадок,
Ваш королевский закон о внутреннем мире нарушив,
Бедного Лямпе схватил он и стал, вероломец, когтями
Честного мужа терзать. А я проходил по дороге, —
Слышу, двое поют. Запели – но тут же и смолкли.
Я удивленно прислушался, но, подошедши поближе,
Рейнеке сразу узнал: держал он за шиворот Лямпе.
Да, безусловно б он жизни лишил его, если б, на счастье,
Той же дорогой не шел я. Вот Лямпе и сам. Посмотрите,
Как он изранен, смиренник, которого мысленно даже
Грех обижать. Но уж если угодно терпеть государю,
Вам, господа, чтобы над высочайшим указом о мире,
О безопасности нашей вор невозбранно глумился, —
Что ж!.. Но тогда королю и потомкам его отдаленным
Слушать придется упреки ревнителей правды и права!»
Изегрим снова вмешался: «Так вот и будет, к прискорбью!
Путного ждать нам от Рейнеке нечего. Если б он только
Сдох! Вот было бы благодеянье для всех миролюбцев!
Если же все и теперь сойдет ему с рук, то он вскоре
Нагло надует всех тех, кто еще сомневается в этом!..»
Тут выступает барсук, племянник Рейнеке. Дядю,
Плута прожженного, он, не стесняясь, берет под защиту:
«Да, уважаемый Изегрим, старая есть поговорка:
«Вражий язык – клеветник», и ваши слова, несомненно,
Дяде совсем не на пользу. Но все это, впрочем, пустое.
Будь он сейчас при дворе и, как вы, в королевском фаворе,
Вы бы, пожалуй, раскаялись в речи язвительной вашей,
В коей так явно предвзято события все извратили.
Но почему о вреде, что лично вы делали дяде,
Вы умолчали? Однако ведь многим баронам известно,
Как вы друг с другом союз заключили и клятву давали
Жить, как товарищи верные. Слушайте, как это было:
Дядя зимою однажды, по милости вашей, подвергся
Смертной опасности. Ехал извозчик, нагруженный рыбой.
Вы проследили его, и большая взяла вас охота
Лакомой рыбки поесть. Но денег, увы, не хватало.
Тут и подбили вы дядю, чтоб он на дороге разлегся,
Мертвым прикинувшись. Право, отчаянно смелый поступок!
Но
Едет извозчик, и вдруг в колее замечает он дядю.
Мигом схватил он тесак и уже замахнулся, но дядя,
Умница, не шевелится, не дышит – как мертвый! Извозчик
Бросил его на подводу, заранее радуясь шкуре.
Вот ведь на что он решился, мой дядя, для друга!.. Извозчик
Едет и едет, а Рейнеке с воза все рыбку швыряет.
Изегрим, крадучись, шел им вослед, уплетал себе рыбу.
Дядюшке это катанье, однако, уже надоело:
С воза он спрыгнул, мечтая отведать своей же добычи,
Но оказалось, что рыбу всю дочиста Изегрим кончил.
Так нагрузился обжора – едва он не лопнул! Он только
Голые кости оставил, объедочки – другу на радость…
Вот и другая проделка, и тут расскажу только правду:
Рейнеке знал, что висит на крюке у крестьянина туша
Свежезаколотой жирной свиньи. Он открыл это честно
Волку, и оба отправились счастье делить и опасность.
Впрочем, труды и опасность дядюшке только достались:
Он сквозь окошко проникнул вовнутрь и с огромным усильем
Эту добычу их общую выбросил волку. К несчастью,
Были собаки вблизи, и дядюшку в доме накрыли.
Шкуру на нем обработали честно. Весь в ранах, удрал он.
Волка немедля найдя, сполна ему выплакав горе,
Долю свою он потребовал. Тот говорит: «Отложил я
Дивный кусок для тебя. Налегай поусердней, приятель,
Все обглодай без остатка. А сало – ты лапы оближешь!»
Волк тот кусок и приносит рогатую палку, на коей
Туша свиная висела. Теперь той свинины роскошной
Не было: с нею расправился волк, непутевый обжора!
Рейнеке речи лишился от гнева. Но что он там думал, —
Сами додумайте… О государь, перевалит за сотню
Счет подобных проделок волка над дядюшкой-лисом.
Но… умолчу я о них. Будь Рейнеке здесь самолично,
Лучше б себя защитил он. Впрочем, король благородный,
Милостивый повелитель, одно я осмелюсь отметить:
Слышали все вы, как Изегрим речью неумной унизил
Честь супруги-волчихи, с которой ему надлежало,
Хоть бы ценой своей жизни, снять даже тень подозренья!
Лет уже семь или больше минуло с тех пор, как мой дядя
Верное сердце свое посвятил – я сказал бы – прекрасной
Фрау Гирмунде-волчихе, на плясках ночных это было.
Изегрим сам находился, как мне говорили, в отлучке.
Дядину страсть принимала волчиха вполне благосклонно.