Резец небесный

Ле Гуин Урсула Кребер

– Наверное, вы правы.

– Весьма сожалею. Итак, до понедельника?

– До понедельника, – глухо откликнулся он в полном отчаянии и бросил трубку.

Она не поможет. Ей не занимать ни мужества, ни напора, но силы ее, увы, совсем не те. Возможно, Лелаш и заметила это, но отмахнулась, как от наваждения, как от мушек в глазах. Да и как ее можно винить за это? Орр на собственной шкуре испытал тяжесть раздвоения памяти – а ей к чему это лишнее бремя? С чего бы это ей верить слюнявому психу, который, бессвязно бормоча и брызгаясь во все стороны, несет при том невесть что?

Завтра, в субботу, очередной сеанс у Хабера, с четырех до шести, а то и дольше – уж как выйдет. А выхода нет.

Пора было что-нибудь съесть,

но голода Орр не ощущал. Он не стал включать свет ни в спальне, ни в просторной гостиной, которую за полных три года жизни в этой квартире так и не удосужился обставить приличной новой мебелью. И сейчас в потемках почему-то обратил на это внимание. В воздухе висел запах пыли, смешанный с летучими ароматами ранней весны за окном. Древний резной камин, дряхлое пианино, ощерившееся в слабых отблесках фонарей щербатой (без восьми клавиш) клавиатурой, груда линялых траченных молью ковров возле очага да ветхий бамбуковый столик, очевидно, японского происхождения, не выше десяти дюймов. Давно некрашенный да и немытый дощатый пол утопал в чернильном мраке.

Джордж Орр рухнул, где стоял, уткнулся носом в пыльный пол, ощутил его жесткость всеми ребрами. Джордж лежал так молча, но не засыпал – он пребывал сейчас где-то неизмеримо дальше, в местах, куда не залетают даже вездесущие сны. Уже не впервые заглянул он в этот далекий край – или за край?

Когда Орр поднялся, настала пора принять таблетку хлорпромазина и отправиться на боковую. Всю последнюю неделю Хабер пользовал его фенотиазинами, те действовали вполне исправно, позволяя при необходимости погружать Орра в сон-фазу, но снижая до вполне безопасного уровня интенсивность сновидений. Орр в душе ликовал, но Хабер охладил его пыл, объявив, что эффективность этого препарата, как прежде и прочих, вскоре начнет снижаться, покуда вовсе не сойдет на нет. Ничто не может уберечь человека от сновидений, повторял доктор, разве одна костлявая.

Этой ночью Орр наконец выспался как следует, а если и видел какие-то сны, то лишь мельком и неотчетливо. Пробудившись около полудня, заглянул в холодильник и обомлел. Такого изобилия и разнообразия он еще в жизни не видывал. В другой жизни. Тот, прежний Орр, жил в окружении семи миллиардов голодных ртов, и еды вечно не хватало. Обыкновенное яйцо становилось праздником, именинами сердца; «Сегодня мы овулируем!», – восклицала супруга, бережно выкладывая на стол пакет с месячным пайком… Примечательно, но в этой жизни они с Донной даже не устраивали пробного брака. Во времена Великого Мора этот общественный институт тоже претерпел немалые изменения, и допустимым считалось теперь лишь официальное венчание. Более того, в Юте, где уровень смертности все еще превышал рождаемость, из патриотических и религиозных побуждений пытались узаконить полигамию. Но они с Донной решили не вмешивать в свои личные взаимоотношения государство – просто зажили вместе и все. Впрочем, надолго это и здесь не затянулось… Внимание Орра вновь вернулось к содержимому холодильника.

Сам он тоже не был более тем востроносеньким, худощавым замухрышкой, каким довелось существовать в голодном семимиллиардном мире – Орр изрядно прибавил в весе, округлился. И насыщался теперь отнятым у тех самых голодающих – роскошной, но неправедной пищей: яйца вкрутую, тосты с натуральным маслом, анчоусы, вяленая говядина, зелень, сыр, орешки, палтус под майонезом и в маринаде, шоколадные пирожные – всем, что только нашлось на полках. После гастрономической оргии он почувствовал себя куда лучше, правда, только физически. Прихлебывая самый настоящий кофе – не эрзац! – и грустно улыбаясь, он вновь погрузился в бесконечные свои размышления.

«В той жизни я видел вчера эффективный сон, – рассуждал Орр, – и сон этот, изменив историю за последние как минимум четверть века, унес шесть миллиардов жизней. Но в этой жизни, которую я тогда создал, вчерашний мой сон вовсе не

был эффективным. Я пришел к Хаберу, как обычно, и заснул, но ничего не изменилось. А ведь снилось мне то же самое, но получился лишь заурядный кошмар, воспоминание о временах Мора. Тогда, может статься, со мной все в норме, и я вовсе не нуждаюсь в лечении?»

Орр никогда еще не пытался взглянуть на дело с такой стороны и улыбнулся удивленно, однако не слишком-то весело.

Он знал, что следующего сна не избежать.

Часы показывали начало третьего. Орр умылся, отыскал на вешалке плащ (чистый хлопок, нечто немыслимое в предыдущей жизни) и отправился в институт пешком. Вместо двухмильной прогулки, маршрут которой пролегал мимо медцентра и далее через Вашингтон-парк, Орр мог воспользоваться трамваем, но ждать ближайшего в выходные пришлось бы невесть сколько, да и шел тот вкруговую. Стоило ли зря трястись? Лучше неспешно прогуляться под теплым мартовским дождичком по пустынным улицам, любуясь распускающейся листвой – каштаны вовсю уже готовились запалить свои свечки.

Катастрофа, раковый мор, унесший за пять лет пять миллиардов жизней и еще миллиард в последующие десять, потряс цивилизацию до основания и в конце концов оставил ее в покое. В принципе, кроме численности населения, на планете радикально ничто не переменилось.

Атмосфера по-прежнему оставалась безнадежно загрязненной; вредные выбросы, предшествовавшие Мору десятилетиями и ставшие одной из главных его причин, и сегодня никого особо не тревожили. Кроме разве что умирающих новорожденных. Лейкемическая разновидность мора, действуя избирательно, до сих пор уносила одного из каждых четверых младенцев до полугода. Уцелевшие приобретали иммунитет.

Но случились и другие горестные перемены.

Не дымили вдоль реки заводы, не сновали по дорогам бесчисленные автомобили, а те немногие, что еще оставались, работали на паре или от аккумуляторов.

Из буйной зелени более не доносились птичьи трели, певчие пичуги исчезли как здесь, так и повсеместно.

Следы Катастрофы читались во всем окружающем, а сама эпидемия приобрела вялотекущий эндемический характер.

Самое страшное – Великий Мор отнюдь не предотвратил всемирную бойню. Напротив, бои на Ближнем Востоке приобрели куда большую ожесточенность, чем в предыдущем варианте реальности. Соединенные Штаты втянулись в конфликт, решительно помогая израильско-египетскому альянсу новейшим вооружением и «военными советниками» в немалом числе. Ситуацию уравновесил Китай, выступивший на ирано-иракской стороне. Правда, своих солдат Китай пока берег, но во множестве отправлял в зону боев новобранцев из Тибета, Северной Кореи, Вьетнама и Монголии. Россия вместе с Индией с превеликим трудом придерживались пока нейтралитета, но нынче, после вмешательства в конфликт на стороне Ирана афганцев и далекой Бразилии, когда израильтяне со дня на день ожидали подмоги от Пакистана, перепуганная Индия могла не устоять и объединиться с Китаем. В свою очередь СССР вынужден был бы тогда выступить на стороне США. Это создало бы своеобразный ядерный паритет – по шесть ядерных держав на каждой из противостоящих сторон. Предугадать исход возможным не представлялось. Тем временем Иерусалим уже лежал в руинах, гражданское население Ирака и Саудовской Аравии пряталось в землянках от танков и самолетов, сеющих в воздухе огонь, а в воде холеру, чудом же уцелевшие детишки выбирались из разрушенных нор, ослепленные напалмом.

«Резня в Йоханнесбурге не прекращается!» – заметил Орр аршинный заголовок на угловой газетной витрине. Уже годы минули со времен Переворота, а в Южной Африке все никак не угомонятся. До чего все-таки кровожаден человек…

Теплый кисловатый дождик увлажнял шевелюру, пока Орр одолевал холмистую часть своего маршрута.

В кабинете с распахнутым в теплую сырость большим угловым окном Орр взмолился:

– Прошу вас, доктор Хабер, не пользуйтесь больше моими снами! Ведь все равно ни черта путного не выходит. Все становится только хуже и хуже. И я хочу выздороветь, наконец!