Резидент

Сухов Евгений Евгеньевич

– Только, пожалуйста, поаккуратнее. Они у меня единственные.

На первой фотографии была запечатлена миловидная женщина, по обе стороны от которой стояли мальчишки: лет восьми и десяти. Наверняка ее дети, уж слишком много на ее лице было отображено любви. Позади них возвышалось здание с полукруглыми балконами и богатой лепниной, на которой польскими буквами было написано «Lawka». На втором снимке женщина держала одного малыша на коленях, а второй, немного постарше, стоял рядышком.

– Кто это?

– Моя жена и дети.

– За границей отдыхаем?

– Это Львов. Там находится мой дом. Эта раньше он был заграницей. До девятнадцатого года город

был под властью Габсбургов, с девятнадцатого по тридцать девятый – в составе Польши. А вот с двадцать второго сентября тридцать девятого по сорок первый он вошел в составе Украинской Советской Социалистической Республики, – со значением произнес Рогов. – Разумеется, со всеми людьми, что там находятся. Я – такой же советский гражданин, как и вы. Кстати, вы должны об этом помнить, ведь именно Шестая армия Киевского Особого военного округа вошла во Львов. Ведь вы же в этом округе служили?

– Вот только, в отличие от вас, день вхождения нашей армии во Львов я не помню, – натянуто произнес Тимофей, ощущая какое-то внутреннее сопротивление капитана.

– Все так, товарищ старший лейтенант, потому что Львов – это не ваш родной город. Что было со мной дальше? Дальше окончил школу красных командиров и мне было присвоено офицерское звание. Воевал на Зимней войне [10] . А вас что-то беспокоит?

Доводы основательные, веские. С такими не поспоришь, но сдаваться просто так не хотелось.

10

Война с Финляндией.

– А табачок у тебя откуда? – сурово спросил угрюмый старшина с обожженным лицом.

– А чем тебе мой табак не нравится?

– Уж больно дым от него ароматный идет, как от немецкого.

– Боец, а я смотрю, вы эксперт по табаку. Может, потому, что вы, кроме дедушкиного самосада, ничего другого и не курили? А я вам могу сказать, что курил и немецкий табак, и российский, доводилось курить американский и даже сигары. Их премьер-министр Великобритании особенно уважает. – Поморщившись, Рогов добавил: – По мне, так сигары – дрянь редкостная. Хотя табак крепок! Лично я предпочитаю балканский табак, «Герцеговина Флор». Слышали о таком? У него аромат особенно приятен. Герцеговина – это местечко такое в королевстве Югославии. А табак этот сам товарищ Сталин курит. Не станете же вы всех, кто курит этот табак, в шпионы записывать… Вместе с товарищем Сталиным, – с ухмылкой поинтересовался капитан Рогов.

– Ты товарища Сталина не трожь! – подался вперед старшина.

– Отставить! – гаркнул Тимофей. – Нам еще собачиться между собой не хватало! Все, разошлись! Это приказ! Считаю вопрос закрытым. Документы у капитана в порядке, проверил. А что касается «Герцеговины Флор», так его действительно товарищ Сталин предпочитает.

Красноармейцы расходились неохотно, явно разочарованные результатами следствия. Последним отступил и обожженный старшина.

– Не нравится мне твоя слащавая рожа, капитан, – хмуро обронил он напоследок. – Чувствую, смердячиной от тебя тянет.

– Мне твоя тоже не нравится, старшина. Но не убивать же из-за этого… У нас еще будет с вами возможность поговорить пообстоятельнее, когда мы выйдем к своим.

– Вот только до них сначала добраться нужно, – сквозь зубы процедил тот.

До самого вечера, забравшись в глубину лесной чащи, пережидали проходящие мимо немецкие колонны, двигавшиеся нескончаемым потоком на восток. Иногда, приносимые порывами ветра,

были слышны звуки далекой канонады, а значит, фронт отодвинулся дальше километров на сто и двигался он быстрее, чем они шли. Нужно было пройти это расстояние и при этом остаться в живых.

Отряд Романцева был разношерстный: по возрасту, по военной специальности, по месту службы, по жизненному опыту. По характеру тоже были разные: кто замыкался, а кто-то вдруг начинал проявлять характер. Среди бойцов выделялся старшина с обожженным лицом, воевавший еще на Халхин-Голе. Строптивый, дерзкий, не терпевший слов, сказанных поперек. Но к Романцеву относился уважительно. Несколько человек были артиллеристами, прошедшими Финскую войну. Немало было совсем молодых бойцов, призванных перед самой войной.

– Товарищ старший лейтенант, – подошел к Романцеву старшина. – Мы тут с бойцами поговорили… У них такое же мнение, как и у меня. Не верим мы капитану… Есть в нем что-то гнилое. Народ подобрался непростой. Спорить я с ними не стал, но хотел бы предупредить, если с этим Роговым что-то случится… не подумайте, что я.

– Я тебя понял, старшина. Не подумаю.

Кивнув, старшина отошел. Сумерки стремительно сгущались, минут через пятнадцать следовало выдвигаться, да и на дороге было не так шумно – можно было ее пересечь и идти дальше на восток. Бойцы, не дожидаясь команды, затушили небольшой костерок, проверили в который раз оружие, подтянули все ремни, подправили обмундирование, готовясь к длительному переходу.

Капитан Рогов оставался вызывающе бодр, и, похоже, предстоящий переход его совсем не угнетал. Доброжелательно улыбнулся подсевшему рядом Романцеву и предложил табачку:

– Может, закурите, товарищ старший лейтенант? Как-то оно помогает.

– Не время, – отказался Тимофей, – скоро выходим. Будем идти всю ночь.

В глазах Рогова сквозило некоторое ожидание, видно, догадывался, что Романцев подсел к нему не случайно. Но разговор не торопил, терпеливо ждал, когда Тимофей заговорит о главном. В свою очередь, Романцев внимательно присматривался к Роговову: гордец, упрямец и, похоже, ничего не боится. Трудно разгадать, какие именно черти поселились у него в душе. В сравнении с остальными, выглядевшими подавленными от долгого унизительного отступления, капитан смотрелся молодцом, словно сбитые в дорогах ноги не про него. Даже иной раз посвистывал какую-то замысловатую опереточную мелодию, чем невероятно раздражал измотанных бойцов. Складывалось впечатление, будто капитан идет не по захваченной врагами территории, а участвует в боевых учениях. Вот сейчас закончится очередной марш-бросок, и можно будет малость передохнуть, утереть пот со лба и потравить какие-то забавные житейские истории. Вот только нет никаких учений, а есть война, где можно в любую минуту получить пулю в живот или напороться на мину. Нужно топать к своим, несмотря на голод и смертельную усталость, чтобы собраться с силами и гнать врага в обратную сторону.

– Тут вот какое дело… У меня к вам претензий никаких нет, люди бывают разные, и нужно это принять. Но бойцам всего этого не объяснишь. Я не могу за них ручаться и контролировать всецело ситуацию тоже не в силах…

– Кажется, я вас понял, вы хотите, чтобы я ушел, – перебил Рогов. – Иначе меня могут убить.

– Если быть предельно откровенным, то да.

– Нечто подобное я предчувствовал, – кивнул Рогов. – Уж больно взгляды бойцов мне не нравятся. Хорошо… Буду плестись где-нибудь в хвосте, а там просто уйду в лес. Надеюсь, не повторю тех ошибок, что были в вашем отряде. Спасибо за предупреждение!