Рибут. Дилогия

Тинтера Эми

– Вот так, – сказала я, кладя его руку на кость. Затем с силой надавила, и он зажал другой рукой рот, чтобы не взвыть.

Издав приглушенный стон, он снова повалился на мат. Я ощутила укол вины. Снова эта вина! Я никак не могла понять, как относиться к этому новому чувству.

Вообще-то, я не собиралась ломать ему ногу. Это было хорошее упражнение, которое все равно понадобилось бы ему рано или поздно, но оно оказало досадное побочное действие, потому что он двигался не так быстро, как я приказывала.

– Тебе придется научиться действовать

быстрее. – Наверное, я так извинилась. Получилось не очень. – То есть я не хотела…

Стоп. Я никогда не извинялась перед салагами. Моей задачей было научить его. Он должен знать, как вправить себе кость.

Двадцать два перевернулся на спину и весело посмотрел на меня. Ну, не совсем весело, еще и с гримасой мучительной боли.

– Если ты будешь извиняться за каждую мою травму, на это уйдет все занятие.

В груди у меня заклокотал смех, и я поспешно отвернулась, чтобы он не заметил улыбки.

– Вставай, – скомандовала я, вскочив на ноги.

– Нога-то все еще сломана.

– Мне наплевать. Подымайся. Если ляжешь на задании, тебе сломают вторую ногу, а потом отымеют.

Двадцать два кое-как поднялся.

– Там что, и правда так плохо? – спросил он, стараясь переложить вес на здоровую ногу.

– Зависит от многого, – ответила я.

– Например?

– От того, кто твой противник. Одно дело – отлавливать больного. Это довольно легко. А если это преступник из крупной банды, можно угодить в засаду. Еще зависит от того, насколько им станет страшно, а то иногда они борзеют и думают, что могут сопротивляться.

– А если они ничего не сделали?

– Чего не сделали?

– Не совершили того преступления, за которое мы их ловим? Вдруг они невиновны?

– Они всегда говорят, что ничего не делали. Наша задача доставить их сюда. Об остальном позаботится корпорация.

– А они отпускают невиновных? – спросил он.

Я замялась. Мне как рибуту не докладывали о судьбе пойманных мною людей. Но как девочке из трущоб мне была слишком хорошо известна правда. Если кого-то брали, он никогда не возвращался.

– Берут только тех, в чьей вине не сомневаются, – сказала я.

– Откуда они знают?

– Это не наше дело.

– Почему? Ведь мы же ловим этих людей.

– На этом наша работа заканчивается.

– И куда их потом отправляют?

Когда-то я сама над этим задумывалась. В какую-нибудь тюрьму? Маловероятно.

– Не знаю.

Он нахмурился:

– А кому-нибудь говорят? Родным, например?

Похоже, богатый мальчик не разбирался в положении дел. На сотню моих заданий в трущобах приходилось всего одно в зажиточном районе.

– Нет. Во всяком случае, я так не думаю.

– Но…

– Как нога? – перебила его я.

Он глянул вниз, подрыгал ею:

– Заживает.

– Тогда поднимай руки и будем продолжать.

Почти при каждом ударе он смотрел мне в глаза. Я не совсем понимала его взгляд – казалось, Двадцать два был чем-то заинтригован. От этого настойчивого взгляда в груди возникало легкое волнение, и это меня отвлекало.

–

На сегодня достаточно, – объявила я, когда его челюсть срослась после второго перелома за день. Через десять минут наступало время ужина, и все уже покидали спортзал.

Я подала ему руку, помогая встать с мата, и он принял ее. Поднимаясь, он на секунду придержал меня за плечо и наклонился так близко, что я почувствовала на щеке его дыхание.

Моим первым желанием было отскочить. Никто не подходил ко мне вплотную. Что значит улавливать чужое тепло, я не помнила даже в мою бытность человеком. Но он заговорил так тихо, что слышно было только вблизи.

– Нас что, постоянно подслушивают? – спросил он.

– Не знаю, – ответила я шепотом. – На заданиях – точно. Здесь всюду камеры, так что вполне возможно.

Двадцать два выпрямился, но не отступил. Наверное, я приготовилась создать между нами более уместную дистанцию, но меня отвлекла его улыбка. Я всегда жила в мире, где приходилось смотреть снизу вверх, но сейчас мне впервые захотелось встать на цыпочки и приблизить наши лица.

Кто-то кашлянул, и я поспешно сделала большой шаг назад. Слышали нас или нет, но видели наверняка. Охранник в углу, камеры на стене, проходившие мимо рибуты – всем было отлично нас видно.

– Доброй ночи, – сказала я и быстро пошла прочь.

Глава восьмая

– Сегодня ты только смотришь, – напомнила я ему следующей ночью, когда мы оказались на крыше КРВЧ. – Не забывай об этом.

Двадцать два кивнул. Потом начал усиленно растирать руки и качаться на пятках. Салаги всегда нервничали, но я подозревала, что он и на крышу пойдет со своей обычной улыбочкой. Этого не случилось, и я почти заскучала по ней.

На крыше, в темноте, уже ждали челнок десять рибутов. Пятеро салаг с тренерами. Лисси бросила презрительный взгляд на приплясывающего Двадцать два и самодовольно посмотрела на своего стажера, однако Сорок три, с его маленькими ручонками и странным лицевым тиком, никак не тянул на предмет гордости.

– Молчи, пока не спросят, – продолжила я, не обращая внимания на Лисси. – На задании делай все, что велят офицеры, иначе тебя пристрелят.

Он снова кивнул, и в ту же секунду на крышу со стуком приземлился челнок. Порыв ветра взметнул мои собранные в хвост волосы. Открылась боковая дверь, внутри стоял Леб. Несмотря на холодную ночь, рукава его черной рубашки были закатаны. Высокий, крепко сложенный, он часто испытывал неудобство в жесткой и тесной форме КРВЧ.

Леб махнул рукой, приглашая нас внутрь. Мы стали заходить, гремя подошвами по металлу. Поскольку той ночью нас было десять, челнок выбрали среднего размера. Вдоль одной стены тянулись маленькие черные сиденья, напротив располагалось кресло побольше – для офицера. Дверь в кабину пилота была еще открыта, и я различила человеческий затылок. Пилоты не покидали челнок ни при каких обстоятельствах и никогда не общались с рибутами.