Ричард Длинные Руки – бургграф

Орловский Гай Юлий

Но сейчас в самом деле вон там проплывает замок, настоящий замок из белейшего мрамора. Буквально утопает в защитных укреплениях, солнце искрится на вершинке вала, вот края подъемного моста… Но я чувствую, как оттуда некто наблюдает за мной неотрывно и злобно.

Островки леса попадались реже. Если север весь в непроходимых лесах, дремучих и болотистых, то сейчас колеса нашей повозки оставляют след в безлесных долинах, в равнинной степи. Но зато, когда встречаем лес, деревья вдвое, если не втрое выше северных,

да и толще почти впятеро…

«На севере почти сплошь болота, – подумал я. – А на болотах какие деревья растут? Больные, мелкие, не породистые. Зато здесь если выживают, то обязательно великаны…»

Останавливались всегда в лесу. Во-первых, хорошее укрытие, во-вторых, такие леса вырастают не на пустом месте: там обычно родник, а то и начало хорошего ручья, что может уйти в песок всего через пару сот шагов.

Мы направились к такой роще, Ланзерот указал направление, где наверняка вода, там вершинки деревьев зеленее, Асмер держал перед собой двух подстреленных по дороге косуль…

Деревья затрещали. Мне показалось, что в глубине леса бригада лесовальщиков: одно дерево с треском повалилось в сторону, другое, третье… И лишь когда упало четвертое, я с ужасом сообразил, что никакие стахановцы не пилят лес с такой скоростью и что кто-то двигается через вековой лес, раздвигая и ломая деревья, как я шел бы через камыши!

– К бою! – прокричал Ланзерот. Он первым понял, что, кто бы ни шел, от такого бегством не спастись, рука его с жутким лязгом выдернула меч. Одно движение головой, и забрало с металлическим лязгом закрыло ему лицо. – Асмер, копье! И – уводи повозку!

Кнут засвистел, на воловьи спины плеть обрушивалась с пистолетными хлопками. Волы понесли, Асмер не стал рвать рубаху и кричать, что он – воин и потому примет бой вместе со всеми, на ходу что-то крикнул в повозку, оттуда руки принцессы и священника выбросили длинное рыцарское копье.

Ближайшие к опушке деревья еще не рухнули, а мы увидели огромную лохматую голову, что мелькнула на уровне вершин. Кровь застыла у меня в жилах. В следующий миг дерево вздрогнуло, переломилось посредине.

Из пролома шагнул человек, который показался приземистым, настолько широк, хотя головой достигал вершин дерева. Лохматая нечесаная голова размером с нашу повозку, грязная борода до пояса, мохнатое, как у зверя, обнаженное тело, только от пояса и ниже в подобии шортов из толстых турьих кож, босые ступни…

Хуже того, в правой руке у него дубина, ею и крушил деревья, хотя мог бы ломать их голыми руками, как хворостины.

Ланзерот, уже с копьем в руке, горячил коня. Острие колебалось, я видел, что рыцарь мучительно выбирает, куда нанести сокрушающий рыцарский удар, когда вся мощь тяжелого коня и панцирного рыцаря сливается в одно… Но здесь до сердца не достать, даже до живота. Разве что в колено…

Рудольф и Бернард с топорами в руках встали по обеим сторонам рыцаря. Кони вздрагивали, звериный запах великана достиг ноздрей. Я тоже услышал, по коже побежали пупырышки.

Только от этого запаха можно схватить инфаркт, в нем вся мощь зверя, ярость, жестокость, сокрушающая мощь, против которой бороться просто немыслимо.

Дрожа, я все же заставил коня приблизиться к воинам. Молот, казалось, заерзал в ладони от сильнейшего возбуждения.

– Вывози, – прошептал я. – Только на тебя надежда… Иначе мы пропали!

Размахнулся, швырнул изо всей силы, сжался, молил всеми фибрами ударить как можно сильнее, как можно сильнее…

Великан содрогнулся, как если бы в огромное высокое дерево с силой ударил скатившийся с горы валун. Дубину не выронил, но остановился, левой рукой ухватился за левую сторону груди, куда ударил молот.

Я подставил ладонь, шлепок, стало горячо, я размахнулся снова и крикнул:

– В лоб!.. В лоб мордоворота!

Молот из моей руки уже вырвался, как управляемый снаряд. На этот раз услышали глухой удар, треск. Великан содрогнулся снова, пальцы разжались, дубина выскользнула. Колени начали подгибаться. Дубина ударилась о землю так, что под ногами послышался гул, а затем рухнул и великан.

Земля дрогнула, качнулась, деревья испуганно затряслись, как трава под ветром. Я растопырил пальцы, рукоять смачно шлепнула по мозолям, я метнул снова. Так сказать, контрольный выстрел. Молот ударил вяло, я поймал на лету и, не вешая на пояс, осторожно пустил коня к поверженному гиганту.

Даже лежа, он был почти в мой рост на коне, достаточно рослом. Молот, как видно, угодил в середину груди, проломил, смял, как пластилин. Вмятина такая, что и позвоночник, наверное, тю-тю, раздроблен в муку. Торчат обломки костей, а густые алые ручьи текут широко. Под великаном уже широкая лужа, а будет озеро. Он смотрел с бессильной яростью, крошечный мозг еще жив, но сердце уже перемешано в жидкую массу с обломками костей, не крупнее его зубов.

Толстый, как скальная плита, лоб расколот. Вмятина такая, словно в стену бункера угодила крылатая ракета. Кровь хлещет ручьями, заливает глазную впадину и стекает на землю.

Ланзерот оглянулся, в прорезь шлема я видел вспыхнувшие яростью глаза. У рыцаря был такой вид, что сейчас ринется и проткнет меня копьем, Бернард ухватил его за руку, что-то сказал, а мне крикнул:

– Дик!.. Твой молот… твой молот…

А Рудольф заорал ликующе:

– Дик!.. Да если даже это нечестивый молот, но… лишь бы довезти мощи!.. А там освятим!

«Хренушки, – подумал я. – А если превратится в обычный молот? Нет, уж пусть лучше останется колдовским…»

В небесах как будто прозвучал смешок. Я быстро вскинул голову. Облака превратились в темные рваные тучи. Их несло пугающе быстро, а в самой середине синего неба туча сворачивалась в странном водовороте. Она уже стала похожей на спиральную галактику, только эта туча вращались все быстрее и быстрее. Снова я ощутил на себе чужое внимание, будто меня рассматривали в капле воды через мощный окуляр.