Ричард Длинные Руки – эрцпринц
Шрифт:
Я увидел, что застигнутые врасплох вот-вот начнут организовываться, такая паника не длится долго, заорал:
— Руби!
За мной ринулись из зарослей люди Норберта. Клемент и Сулливан отстали, особенно последний на своем меланхоличном носороге, однако на своих тяжелых конях они легко протаранили первые ряды обороняющихся, смяли и порубили людей у костра, набросились на мирно отдыхавших, что вскочили и спросонья хлопали глазами, а их рубили, кололи, топтали и рассекали, как приготовленный для забоя скот.
Наконец многие начали разбегаться, и мы пробились к рыцарскому ядру, где закованные в сталь воины встали в круг и отбиваются яростно и упорно, как
Палант прокричал страшным голосом:
— Наконец-то!
Рядом с ним Клемент, огромный и чудовищно могучий, двигается молча, двуручный меч в одной руке и щит, размером с амбарную дверь, в другой, — они ударили с такой мощью, что опередили Сулливана.
Тот взревел оскорбленно и двинулся, как сползающая со склона железная скала, что сминает, даже не замечая, как траву, так и кустарник.
Рыцарский строй был прорван с первых же ударов, я видел, как ликует свирепый Сулливан, выросший в постоянных войнах за независимость земель своего рода, как загорелись мрачной радостью глаза Клемента, а про Паланта и говорить нечего, он дико оскорблен тем, что эти мерзавцы опустились до общения с разбойниками, пороча рыцарскую честь людей благородных и незапятнанных, и в самом деле наносит тяжелые сокрушающие удары, после которых предлагать сдаваться уже бесполезно.
Хорошо показали себя герцог Мидль и племянник мужа сестры жены, тот, что Джеффери Дрейко. Этот изнеженный красавчик не блистал силой, однако есть же люди, что рождаются бойцами, он рубил не только настолько стремительно, что вместо меча в его руке виден только стальной блеск, но и безошибочно находил самые уязвимые места, в то же время холодно и отстраненно замечал все, что творится рядом, успевает помочь то одному, то другому, и нежное лицо разгорается в диком и немножко неприятном восторге.
Но постепенно бой затихал, последние уцелевшие бросили оружие и встали в знак покорности на колени, а тех, кто пытался вырваться и ускакать, норбертовцы догнали и перебили на месте.
Среди сдавшихся в плен не нашлось ни одного рыцаря, гордость не позволила бросить мечи, Сулливан прорычал примирительно, что жили они паскудно, однако умерли достойно, зато простого люда, очень даже разбойничьего вида, оказалось около двух сотен.
Я сказал с досадой:
— И что будем с ними делать?.. У нас, так сказать, вся армия — диверсионная группа! Нам не до пленных.
— Но двух-трех я оставлю, — ответил Норберт и пояснил: — Для допроса.
Я кивнул.
— Действуйте, сэр Дарабос.
Сулливан напомнил хозяйственно:
— Потом не забудьте повесить.
— Здесь нет деревьев близко, — ответил Норберт. — Придется отпустить.
Сулливан хмыкнул, уже привыкнув к суровому юмору Норберта, повернул коня в сторону дороги, на которой уже показалась первая колонна нашей диверсионной армии.
Я некоторое время чувствовал на душе легкий, но быстро рассеивающийся осадок. Все-таки пленные есть пленные, но, увы, даже в более просвещенные времена пленным сохраняли жизни только тогда, когда это было возможно, а сейчас еще никаких норм и правил войны, все зависит от личности человека, а я еще та личность, мне жизнь и безопасность своих людей важнее, хотя для Господа все люди есть люди и не делятся на противоборствующие армии, что я понимаю и даже одобряю… в принципе.
Сегодня прошли почти тридцать миль благодаря хорошей дороге, но я видел, насколько устали люди, и, когда протрубили остановку для ночного отдыха, сам перевел дух с облегчением, горячо сочувствуя тем, кто идет пешком милю
Такой отдых должен длиться четырнадцать часов, так высчитано стратегами тех времен. На это время лишь разжигают костры, да и то не всегда, ночи пока что теплые, палатки и шатры тоже не ставят, хотя есть исключение…
У Клемента не шатер, а двухместная палатка, но он и ее стыдится, привыкший разделять со своими воинами все трудности и тяготы. Он и в этом походе пытался спать с ними у костра, как привык, а в палатке оставлял Ричэль, но сперва воины начали роптать, жалея своего командира, который совсем недавно был таким же, как и они, простым и безземельным рыцарем из бедного края, потом военачальники сказали решительно, что негоже герцогу спать у костра, воины и так его ценят, ему преданы и пойдут за ним в огонь и воду, и что герцогу полагается по рангу возить с собой добротный шатер с хорошей мебелью.
Клемент насчет шатра воспротивился, даже у принца Ричарда шатер самый простенький, негоже ему, которого его высочество подняли на такую высоту, вести себя спесиво, и самое большее, на что он решится, — это палатка, в которую будет уходить на ночь, чтобы ушастой не было там страшно и одиноко.
Макс и вовсе не чувствует себя графом Стоунширским, как не чувствовал ни бароном, ни виконтом, зато, вижу, готов с азартом командовать и куда большей армией, чем эта десятитысячная.
Он решительно отказался не только от шатра, но и от палатки, на шее у него не висит эльфийка, а спать у костра удобно, положив под голову седло и укрыв ноги попоной.
Любовью солдат пользуется абсолютной, он с ними всего лишь командир, ни разу не вспомнил о своем высоком титуле, все мысли только о том, как теснить и гнать противника, не теряя своих людей.
Я пообщался и с Максом, сказал несколько теплых слов эльфийке, преданной настолько, как никогда не бывает женщина, сколько бы мы о такой ни мечтали, а на обратном пути к своему шатру встретил Хреймдара.
В костюме неприметного представителя благородного сословия, что значит ниже лордов, но выше солдат, идет мне навстречу спокойный и задумчивый, просто случайно попался, хотя я уже понимаю, что у людей такого ранга случайности бывают далеко не случайно.
Он вроде бы вот только сейчас увидел меня, сорвал с головы шляпу и поклонился.
— Ваше высочество…
Я остановился, окинул его с головы до ног. За время похода Хреймдар загорел, тело стало суше, спина выпрямилась, образ кабинетного ученого тает с каждой пройденной милей.
— Здорово прячешься, — сказал я одобрительно. — Мне кажется, за все время ни разу не попался на глаза епископу?
— Напротив, — заверил он с достоинством, — всякий раз, когда он меня видел, я ухаживал за ранеными. Однажды его преосвященство изволили даже похвалить за усердие!
— Хороший ход, — похвалил я.
Он поморщился.
— Это не ход, ваше высочество. Я же не политик.
— Ух ты, — сказал я пораженно, — значит, и магам не чужды остатки зачатков сострадания?.. А мне посострадать можешь?
— Ваше высочество?
Я пояснил:
— Мне вот постоянно чудится, что если бы вы, маги, не пользовались остатками древних технологий, хрен бы вы чего стоили! И жизнь была бы лучше, и мне править легче.
Он покачал головой.
— Ваше высочество, — голос его прозвучал с укором. — Маги добиваются многого и сами. Но, конечно, если удается найти источник мощи Древних, то все намного легче… Тогда мощь магов, если они сумеют объединить усилия, становится безмерна, и они могут совершить небывалое, чего не могут сделать поодиночке.