Ричард Длинные Руки – фрейграф
Шрифт:
— Проверь, — предложил я. Она смотрела задумчиво, колебалась, я сжалился и пояснил: — Да не околеешь, говорю! Я еще цел, видишь? А ем это вот часто. Тебе ничего не будет, ты же человек! А человек — это такая тварь, все жрёть, ни одна свинья не станет… Не трусь, ты же рыжая!
Я исхитрился взять чашку с кофе, как раз хватило капнуть на язык, натужился и создал большую глиняную миску. Мириам вздрогнула, когда та наполнилась темно-коричневой жидкостью, но я не обращал на женщину внимания, тут удержать бы миску,
Когда наконец поднял взгляд на Мириам, она опасливо жевала тонкий ломтик изысканного карбоната, но держала так, чтобы сразу отбросить, если тот вдруг вцепится ей в губу.
— Кофе будешь? — спросил я.
Она поняла по моему взгляду, о чем я, затрясла головой.
— Ни за что!
— Почему?
— Это для драконов!
— Вообще-то да, — согласился я. — Стоит выпить пару мисок, сразу драконом себя чувствуешь.
Я не торопил и не мешал, положившись на извечное любопытство женщины, Мириам при всей осторожности перепробовала все, кроме кофе, а нежнейший сыр, создаваемый уж не знаю по какой технологии, жевала с таким наслаждением, что закрывала глаза и нежно плямкала влажными губами.
Вечерний воздух теплый, густой и сочный, я надеялся с этой великолепной площадки полюбоваться величественным закатом, но небо затянуто какой-то мутной дрянью вместо облаков, солнце беспомощно утопает, как в болоте. Затем и вовсе его закрыло грязно-серым занавесом, я угадывал местоположение светила лишь по багровому пятну, что сползает к горизонту.
Внизу пролегла глубокая тень, но крохотные огоньки проступают сквозь густеющую тьму, и легко подумать, что тысячи и тысячи всадников скачут по степи, держа в руках горящие факелы…
Мириам, закончив с трапезой, деликатно облизала пальцы, тихонько вздохнула.
— Рад, что тебе понравилось, — сказал я.
Она смотрела на меня неотрывно, в ее огромных серых глазищах возникало и гасло странное выражение. Я ощутил некоторую неловкость.
— Че таращишь глазки? Они у тебя просто дивные… Никогда не видел таких крупных.
Она вздрогнула, возвращаясь в этот неустроенный мир.
— Да так… Все никак не могу привыкнуть, что ты разговариваешь. Да еще так красиво.
— Я? — удивился я. — Красиво?.. Был бы я человеком — обиделся. Все ваши самцы предпочитают говорить коротко и грубо. Так вы вроде бы сильнее. А мы, драконы, да… говорим красиво. Мы даже петь умеем. Хочешь, спою?
Она вздрогнула, отшатнулась.
— Нет-нет!
Я сказал великодушно:
— А то смотри, я добрый. Стоит меня только попросить. Спою, еще как спою. А если после сытного обеда, так вообще…
Она сказала со слабой улыбкой:
— Постараюсь не кормить тебя досыта.
— Что ты за женщина? — спросил я с укором. — Все женщины всегда стараются накормить мужчин досыта. Мы тогда глупеем, из нас можно веревки вить.
Она пробормотала:
— Никогда не думала, что драконы такие… Интересно, каким бы ты был человеком…
Я в ужасе отшатнулся.
— Не
Она улыбнулась.
— Даже подумать о таком страшишься?
— Конечно, — сказал я убежденно, — люди уродливы, а драконы — прекрасны. Посмотри, какая у меня спина с гребнем… А лапы с перепонками? А пузо блестящее и чистенькое? А… гм… в общем, я — само совершенство. На мне вообще нет отвратительной шерсти!
Она произнесла угрюмо, почти подавленная или хотя бы поколебленная такой убедительной аргументацией:
— Шерсть… не такая уж и отвратительная.
— Не отвратительная?
— Смотря где, — уточнила она. — Разве тебе не нравятся мои волосы?
Я посмотрел оценивающе, поцокал языком.
— Ну, как тебе сказать… Если для человека, то терпимо и даже прекрасно, но вообще-то красивее было бы заменить эту гриву чешуей. Представляешь, крупная… или мелкая, это по вкусу, золотистая чешуя, блещущая на солнце, как жар!.. А можно делать зеленой, красной и даже синей. Любого цвета. А это для женщин так важно, меняться…
Она посмотрела на меня исподлобья.
— Но не настолько же! Я не представляю себя рептилией.
Я вздохнул.
— Да, людям трудно представить себе такое совершенство.
В вечернем воздухе начинают летать светящиеся мушки, жучки и бабочки, пошла узкая полоса странной живности, что не дневная, но и не ночная, а так, ухитрившаяся занять это короткое время и вытеснить из него как дневных, так и ночных.
Я уже знаю, что если взлететь и держать курс вот на ту гору на горизонте, то дальше будет широкая река, через которую я так и не увидел моста, но и брода не заметил, а его легко отыскать с высоты драконьего полета по протоптанным дорогам на противоположных берегах. За рекой, словно спрятавшись за нею, долина с роскошной зеленью, богатые сады, оливковые рощи, несколько городов, расположенных непривычно близко один к другому, снова сады, виноградники, поля под посевами…
Я придвинулся и сел у самого края, так шире обзор, прикидывал, в каком направлении полечу завтра, чтобы увидеть и запечатлеть в памяти нужных сведений побольше.
Сбоку зашелестело, Мириам тихохонько подошла, я видел, как она колеблется, но пересилила себя и села почти рядом.
— Молодец, — проворчал я как можно тише.
Она спросила настороженно:
— Ты о чем?
— Ты молодец, — пояснил я снисходительно. — За все время никакого женского визга, никаких истерик… А я в самом деле хищник.
Она ответила с некоторым напряжением в голосе:
— Не знаю, но чувствую, что не сожрешь… вот так сразу. Может быть, вообще не собираешься есть, только пугаешь. Во всяком случае, я боюсь и… не боюсь.
Я попробовал усмехнуться, не получилось, только зубы стали виднее. Мириам поглядывала искоса, я проговорил неторопливо:
— Вон в ту сторону я еще не летал… Там что-нибудь интересное?
Она пожала плечами:
— Кому как.
— Но не для тебя?
Она снова пожала плечами: