Ричард Длинные Руки – грандпринц
Шрифт:
Больше всего, на мой взгляд, черепов, почти все похожие от древности на вылепленные из глины и засохшие на солнце, некоторые целые, но у большинства недостает либо нижней челюсти, либо височной кости, хотя некоторые сохранили даже все зубы. У двух на месте жевательных такие же резцы, а клыки далеко не рудиментарные, словно их хозяева глотали куски мяса целиком…
На втором месте по количеству экземпляров толстые фолианты и манускрипты, от простых, что всего лишь с деревянным переплетом, обтянутым кожей, и до огромных
Я вернулся к Аскланделле. Она стоит неподвижно, щадит мою трусость на ее счет, сказал с облегчением:
— Это сокровищница Леопольда.
Она произнесла со значением:
— Настоящая?
— Не настоящая, — ответил я, — а в самом деле настоящая. Та, что с золотом и драгоценностями, уже как бы законно и с песнями реквизирована на скромные нужды победителей, ибо война обязана кормить себя.
— А народ, — добавила она понимающе, — который не смог прокормить свою армию, сейчас кормит вашу?
Я сказал с достоинством:
— И сквозь зубы радуется, что ему еще повезло! Шкуру пока не сняли, хотя присматриваемся. А что, где-то иначе?
Она оставалась неподвижной, пока я не отыскал и не придвинул ей кресло.
— Ваше высочество, — сказал я с раскаянием, — прошу сесть. Простите за неуместные шуточки насчет… ну, вы знаете. Вон то все, что накопил Леопольд и его предки… оставшееся после частичной экспроприации, а эта горстка на моем столе — то, что я нагло спер у горных эльфов.
— На вашем столе?
Я пояснил вежливо:
— Будучи человеком высокой культуры, я полагаю все созданное людьми общим достоянием, следовательно, и моим тоже. А так как Господь вручил мне власти больше, то имею и божественное право захапать больше без стыда и совести, ибо это эволюционно и повышает конкурентоспособность и выживаемость всего вида.
Она посматривала со снисходительной усмешкой, словно в самом деле понимает, когда я сам не разумею, что несу, хотя кто знает, у женщин спинной мозг зачастую оказывается куда мудрее, чем головной.
— Однако, — сказал я со значением, — я бескорыстен и благороден по самое немогу! Выбрал только то, что меня интересует, остальное оставляю королю и народу. Это вот, что от эльфов, я сейчас в свой мешочек тоже…
Она произнесла нейтрально:
— Немного же вы ему оставили.
— Как это немного? — переспросил я в великой обиде. — Все остальное!
— Все остальное, — заметила она, — просто хлам.
— Зато как смотрится, — воскликнул я. — Пусть и руины, но какие!.. Освященные временем, потому, надо думать, очень дорогие. Полагаете, народ понимает что руины — всегда руины? Нет, он уверен, что руины дворца короля, жившего тысячу лет назад, в тысячу раз дороже тех, что
Она нахмурилась, но теперь уже повела взглядом по залу, ухитряясь даже не двигать головой.
— Многое мне знакомо.
Я изумился:
— Вы здесь бывали?
— Все сокровищницы одинаковы, — произнесла она свысока. — У отца тоже много подобных вещей из древних времен. Такие же книги, черепа, мечи, щиты, кинжалы, в которых его маги тщетно пытаются отыскать нечто волшебное.
— И что, не встречаются?
— Попадается, — ответила она почти равнодушно, — но это крупицы из груды мусора. Правда, никто не знает, мусор это или же просто вещи, к которым еще не подобрали заклятие?
— На методе проб и ошибок, — пробормотал я, — далеко не уедешь.
— А как иначе? — возразила она. — Слишком велик разрыв в знаниях.
Я посмотрел на нее с уважением.
— Вы это… усекаете? Вы правы, ваше высочество. Но тут фуксом и на удаче не пройти и даже не проехать. Хотя пролететь можно… Разрыв нужно заполнять шаг за шагом.
Она посмотрела на меня с сомнением, в котором я усмотрел и некоторое презрение к существу в штанах и с мечом в руке: как же, берется умничать, поверило, что царь природы и венец творения.
— Как заполнять?
— Шаг за шагом, — повторил я. — Даже шажок за шажком. Но уже без отступлений! А маги начинают всякий раз заново. Все, что маг сумеет наработать, теряется с его смертью. Мне все это знакомо, у нас было свое подобие магов, их называли йогами. Тоже, чего бы ни добились, умирало с ними… А вот алхимия… она нарабатывает знания! И каждое поколение учеников начинает не сначала, как нынешние маги, а с того момента, до которого добралось предыдущее поколение ученых-алхимиков.
Она задумалась, я с удивлением чувствовал, что в самом деле понимает разницу. И хотя я называл ее красивой, что значит дурой, даже сказал, что очень красивая, а это значит — полнейшая дура, но у нее другая красота, высокая, я бы сказал. Не возвышенная, это другое, пресное и неинтересное, а высокая, что ну никак не позволяет воскликнуть с восхищением превосходства «прелесть, что за дурочка!».
На столе, мимо которого проходим, одна из вещиц, размером и даже формой с большой палец, развернулась, как стрелка компаса, и указала на меня.
Я сделал шаг в сторону, она сдвинулась, продолжая упорно указывать на меня, а когда сделал еще шажок, тут же переменила положение, будто еще и кричит в не слышимом для меня диапазоне: вот он, вор, насильник и святотатец!
Аскланделла спросила шепотом:
— Только сейчас?.. А в прошлые разы?
Я ответил тоже тихохонько:
— Я тут вообще почти в первый раз.
— Почему?
— Своим алхимикам доверяю, а они уже взяли отсюда все, что их заинтересовало. Кроме моих личных вещей.