Ричард Длинные Руки – грандпринц
Шрифт:
— Гуманист, — сказал я задумчиво, — или практик. Нет, правитель не может быть гуманистом, значит, почти такой же умный, как и я. Ну, в некоторых отдельных не весьма крупных вопросах.
— Сэр Ричард!
Бобик шире раскрыл глаза от ее гневного голоса, но убедился, что адресовано не ему, довольно зевнул и раскинул шире лапы, милостиво разрешая почесать ему и широкую, как у носорога, грудь.
— От захваченных королевств нет пользы, — сказал я невозмутимо, не замечая ее гнева. — Если нет хороших дорог с империей, то они так и останутся отдельными.
— А вы не дурак, — заметила она с холодным изумлением, — хотя с виду как раз самый-самый…
— И вы не самая последняя на свете дура, — ответил я любезностью на любезность.
— А как же, — спросила она с издевкой, — захват новых земель? Королевств? Утверждения своей власти?.. Победы в кровавых сражениях?
— Я расту быстро, — сообщил я. — Это уже в моем глубоком прошлом.
— Насколько глубоком?
— Да уже месяца два, как вырос, — сообщил я. — Все это время без кровавых битв и яростных криков мертвецов! Но это не значит, что отказываюсь от инстинктивной роли доминирования и нагибания всех несогласных! Просто хочу драться не с соседями, это мелко, а со временем, природой. Делать хотя бы свое отдельно взятое королевство круче других, богаче, развитее, просвещеннее, гуманнее, злее, культурнее, беспринципнее, свободнее во всех отношениях…
Она зябко повела плечами.
— Либо вы что-то не то говорите, либо… лучше бы захватывали и грабили королевства.
— Почему?
— Меньше вреда.
— Как гуманист, — сказал я с достоинством, — я должен переходить с простого и наивного грабежа на более изысканные и утонченные, что, оставаясь все еще грабежом, но это между нами, называются уже высокопарно и красиво экспортом демократии, общечеловеческих ценностей, защиты прав меленького человечка… Вам доступно, надеюсь?
— Надеетесь, что недоступно, — уличила она, — но напрасно. Мне доступно, как бы вы ни прятали смысл за непонятными пышными словами.
Я поклонился.
— Принцесса, я настолько вами восхищен, что поцеловал бы вам руку без спроса, если бы не боялся получить по морде. Может быть, можно будет начать с ноги?
Она поинтересовалась:
— А ногой по морде разве лучше?
Я подумал, вздохнул.
— Тогда с поцелуями подождем.
— Разумно, — похвалила она. — А вы не совсем дурак, кронпринц, хоть и… красивый.
— Такого комплимента еще не слышал, — признался я. — Когда вас увезут к родителям, мне будет вас как бы недоставать. Вот уж не думал, что такое скажу!
— Еще не то услышите, — ответила она мстительно. — А увезут, думаю, не скоро. Так что вам придется изыскивать другие способы, как от меня избавиться.
Бобик убедился, что чесать перестали и больше не намерены, несмотря на его ясные и недвусмысленные намеки, снова повернулся на бок, придавив спиной подол платья Аскланделлы, а ко мне обратившись мордой, что можно трактовать двояко: то ли защищает от меня и вообще от всего на свете принцессу, у которой такие чесучие пальцы, то ли смотрит на меня
Я повертел в уме так и эдак ее слова, внимательно всмотрелся в ее невозмутимое лицо.
— Увезут не скоро?
— Господи, — сказала она с сочувствием, — вы даже побледнели!
— Это снаружи, — заверил я, — а внутри так вообще почти обесцветился от ужаса. Значит, вас выгнали из дому?.. Круто! И что вы натворили? Дворец сожгли? Или весь город?.. Кровь христианских младенцев пили ведрами?
Она даже не улыбнулась, некоторое время смотрела мне в лицо, и я чувствовал, что надвигается нечто важное и даже опасное, когда шуточки просто застрянут в горле.
— Отцу предсказали, — произнесла она таким голосом, что у меня по спине побежали мурашки, — что всей империи грозит большая беда… если останусь во дворце. И даже… в пределах империи. Я должна исчезнуть на год, пока заклятие не уйдет.
— Ого, — сказал я. — Кажется, начинаю понимать некоторые странности и кажущиеся неувязки.
Она кивнула, печаль в глазах стала отчетливее.
— Да, — произнесла она тихо, — потому.
— Но, — сказал я, — насколько они уверены в своих предсказаниях? Честно говоря, никогда ни одному не верил.
Она горько усмехнулась.
— А я верила. Наверное, нам, женщинам, верить… просто удобнее.
— Да и вообще, — сказал я сердито, — отдавать единственную дочь замуж только из-за такой ерунды?
— Видимо, — ответила она, — ради сохранения империи… и кроме того, меня же выдавали не за углежога или плотника!
— Ну да, — согласился я, — конечно, я еще та свинья, такую счастливую семью испортил, но нет ли в тех предсказаниях… э-э… политической подоплеки?
Она посмотрела на меня с жалостью.
— Думаете, отец не подумал об этом в первую очередь? Сейчас по всему дворцу и всей империи идут проверки, дознания, опрашиваются тысячи людей… Дональд сообщил, появились некоторые обнадеживающие зацепки, но пока далеко еще даже до проверки… Потому на всякий случай, вдруг да предсказание подлинное, меня и убрали на время за пределы.
— И сколько вам осталось до конца срока? — спросил я.
Она посмотрела на меня в упор.
— Хотите узнать, сколько осталось вам?
Я смешался, слишком взгляд строг, прям и даже честен, будто и не женщина, выдавил поспешно и неуклюже:
— Аскланделла, да сколько угодно!.. Я к вам настолько притерпелся, что меня можно хоть в огонь и даже пламя! Ну, вы понимаете, это я в виде комплиментов в нашем чисто мужском стиле. Дескать, не могу без угроз, битв, сражений и неприятностей, а с вами я как бы живу полной и насыщенной жизнью мужчины и даже временами человека!
Она улыбнулась, хотя ответила голосом, полным яда:
— Не волнуйтесь, принц, у вас не будет спокойной жизни! Я обещаю.
Я торопливо создал два бокала для шампанского, один сунул в ее холодные пальцы, медленно наполнил золотистым вином, где серебристые пузырьки тут же рванулись от дна, быстро вырастая в размерах, к поверхности.