Ричард Длинные Руки – грандпринц
Шрифт:
— Да когда такой тон, то уже ваше высочество, а не Ричард… Ну, хорошо, Ричард. Что не так?
— Я чувствую себя лжецом и вором, — объяснил я.
Она грустно улыбнулась.
— Страдает ваша мужская самооценка, без которой рыцарям и жизнь не мила?.. Успокойтесь, обмана нет. Он понимает, в чью постель я пошла.
— Ты ему сказала?
Она покачала головой.
— Нет, конечно. Некоторые наши поступки лучше не называть вслух. Когда они названы, нужно принимать какие-то меры, а так можно делать вид, что их и не было.
Я спросил
— Тогда зачем?..
Она снова посмотрела мне в глаза прямо и честно.
— Вам правду или… как?
— Правду, — ответил я бездумно, но тут же сказал: — Хотя сама смотри. Иногда лучше бывает это «или как». Больше места для маневра.
Она проговорила, все так же не сводя с меня прямого взгляда.
— Могу правду.
— Я выдержу, — пообещал я.
— Правда в том, — сказала она медленно, — что… мы вас боимся, Ричард. Очень боимся.
Я сцепил зубы, нахлынуло чувство стыда, вот уж вляпался, да еще с каким удовольствием, и не говори, что не понял, не почувствовал раньше. Просто мужское самолюбие твердило, что это же как круто, когда король здесь во дворце, а его жена в моей постели, но вообще-то я вовсе не ловкий донжуан, прельстивший даму своей красотой, умом и прочими доблестями, а грубый завоеватель, которому если не дать, возьмет силой.
— А что изменится после этой постели? — проговорил я, глядя в сторону.
— Вы убедитесь, принц, — ответила она тихо, — что мы осознаем вашу грозную мощь. И… покорны ей.
— Ну…
— Вы сокрушили армию Мунтвига, — продолжала она, — наводившую ужас своими размерами. Вы можете одним махом захватить здешние королевства, обессиленные после ухода Мунтвига, который увел все наши войска…
Я пробормотал:
— Значит, вы двое таким образом показали мне, что полностью покорны моей воле?
— Да, — ответила она просто. — Неофициально. Без всяких манифестов, что могли бы потешить ваше самолюбие, но вызвать в народе недовольство, а то и волнения… А как такое приняли бы самолюбивые лорды, объяснять не надо.
Я вздохнул тяжело.
— Мудро. В самом деле мудро. Я поздравляю вас, Елизавета. Вас обоих. Теперь у меня останется некоторое чувство вины, что заставит относиться к вашему королевству не только дружески, но и защищать его, если понадобится.
— Чувство вины быстро выветривается, — напомнила она.
— Но не память, — ответил я. — Где бы я ни был, вспомню вас обоих, едва только подумаю о севере и северных королевствах. И снова нахлынет это сладкое чувство вседозволенности и в то же время вины…
Она переспросила с улыбкой:
— Сладкое?
— Еще какое, — заверил я честно. — Вторая половина моей души вполне свинская!
Она засмеялась:
— Так дайте ей все, чего она желает. Удовлетворите все самые грязные желания! Встаньте утром из этой постели чистеньким и невинным…
Глава 12
Утром фрейлины снова пришли помогать королеве одеваться. Как я понял, им велено держать языки за зубами, но в то
И пусть молва пойдет гулять по залам дворца, а то и выйдет наружу, но в таком виде это только сплетня, на которую можно реагировать, а можно и не обращать внимания, в то же время заинтересованные люди сразу оценят степень вероятности и сделают соответствующие выводы.
Один из этих выводов будет именно тот, на который и рассчитывает Елизавета и, думаю, король Вольфганг. Дескать, у королевской семьи есть могучий друг и задевать ее интересы теперь становится опасным.
Все понимая, я уже спокойнее наблюдал за сложным процессом одевания, как хорошо быть мужчиной, не нужны все эти тяжеленные штуки, свисающие из ушей и наверняка жутко мешающие… мне бы мешали неимоверно, массивное ожерелье в три ряда, где эти цепочки соединены золотыми фигурками, такое вот именуется вроде бы колье…
А все эти кольца и перстни, из-за которых пальцы приходится держать врастопырку?
Наконец одели через голову платье, потом еще и еще. Сравнительно изящная фигура Елизаветы стала похожей на копну, только и осталось от ее великолепного тела, что в низком вырезе платья, из-за которого отчетливо приподнимаются края двух белоснежных полушарий, где еще медленно тают красные следы от моих жарких губ, и которые я только что видел целиком и с удовольствием мял в ладонях.
Человечество, мелькнула мысль, именно потому и выжило, что научилось уступать. Сильные и заносчивые гибнут быстро, всегда же находится кто-то еще сильнее… А вот так, уступив и приняв субординацию, люди живут дальше, усложняют общество, развивают…
Елизавета, выходя из комнаты, обернулась и сказала с загадочной улыбкой через плечо:
— Леди Гизельда, леди Юнтига… помогите принцу Ричарду одеться и обуться. Он все старается делать сам, но вы этому решительно воспрепятствуйте!
Одна из фрейлин присела в чересчур послушном поклоне.
— Ваше величество, все будет исполнено!
— Не дадим и пальчиком пошевелить, — пискнула вторая.
Едва дверь за королевой захлопнулась, обе с жаром и повышенным энтузиазмом принялись одевать почетного гостя, чему я как-то быстро отвык сопротивляться, хотя и раньше не очень пытался.
Обе неспешно и неумело, но старательно застегивали и перестегивали крючки жилета, подтягивали мне штаны, и все это прижимаясь то и дело здоровыми девичьими телами с их зовущим запахом.
— Леди, — сказал я одной, что слишком глубоко засунула пальцы в мои штаны и пыталась там получше расправить складки рубашки, — не обожгитесь…
— Уже обожглась, — сообщила она радостно, — Господи, надо же… Когда же я наконец расстанусь с девственностью? Как вы думаете, принц?
— Приличной молодой леди, — сказал я наставительно, — надлежит сидеть у окна и вышивать крестиком, мечтая быть в скором замужестве покорной и даже послушной женой.