Ричард Длинные Руки — гроссфюрст
Шрифт:
— Что за… — ругнулся я в растерянности, — я думал, эльфы вообще даже не болеют…
— Не болеют, — согласился он, — королева полагает, что это от того, что ты ее повредил.
— Повредил?
— Или заразил, — поправился он себя. — У вас, людей, много болезней…
— Пойдем к ней, — велел я. — Побыстрее!
Он вскрикнул:
— Тогда не отставай!
Пес за ним поспевал лучше, чем мы с Зайчиком, но таким деревьям-гигантам требуется простор, мы проносимся как между гигантскими колоннами, поставленными в художественном
Эльф то исчезал, то выныривал из-за деревьев далеко впереди, но Зайчик вошел в раж, несется с таким азартом, что едва успеваю уворачиваться от проносящихся над головой веток, поднимаю ноги на седло, когда справа и слева по стременам чиркают шероховатые стволы.
Пес догнал эльфа и несется рядом, иногда обгоняет, надо же показать свое превосходство над остроухим. Я вжимался в шею арбогастра, наконец ощутил, как он резко замедлил бег, выпутался из укрывающей сверху гривы и ошалело оглянулся.
Мы уже в той части леса, где живут эльфы, не стремящиеся к пышности и блеску королевского двора, а Пес и эльф остановились прямо перед домиком Гелионтэль.
Я птицей слетел с седла, ринулся, не чувствуя ног, стены затряслись, когда я ворвался, как разъяренный кабан. В глубине комнаты широкая постель из шкур, Гелионтэль лежит пластом лицом вниз.
Она не услышала, как я оказался рядом, перевернул ее, и лишь когда поцеловал, а затем похлопал по щекам, медленно подняла веки с громадными ресницами, и на меня взглянули ярко-синие глазищи, от которых у меня всегда на миг останавливается в восторге сердце.
— Гелионтэль, — сказал я требовательно, — что случилось? Ты не думай, я не дам тебе ускользнуть!
Бледная улыбка слабо проступила на ее обескровленных губах.
— Астральмэль… — прошептала она. — Нет, твое умение лечить не поможет…
— Почему?
— Хоть ты эльф… но лечить можешь только людей…
Я сказал горячо:
— Ты лучше, чем человек! Ты моя жена, а это вообще все на свете!.. Гелионтэль, чем ты больна?
Она покачала головой:
— Не знаю… Меня часто тошнит без причины, болит голова, а когда хочу есть, то даже не знаю, чего… Грызла бы кору, как заяц или веточки, как олень…
Я вздрогнул, переспросил неверяще:
— Милая моя, а что, у тебя никогда такого не было?
Она помотала головой:
— Не-е-ет… ох, я умираю…
— И ты никогда не рожала?
— Не-е-е-ет…
Я задал последний вопрос:
— А разве ваши женщины, когда беременеют, не чувствуют себя дурно? Их не тошнит?
Она посмотрела на меня в великом удивлении.
— Тошнит? С какой стати?.. Дать жизнь новому существу — великая радость!
Я обнял ее, прижал очень осторожно и начал целовать в золотые волосы, стараясь добраться губами до заплаканной мордочки.
— Милая моя, ты — беременна. Прости, что так тяжело начинается, но потом все будет лучше. Потерпи.
Она
— Что? Это из-за беременности?
— Да, — заверил я. — Это значит, что у тебя родится богатырь. Крупный и сильный ребенок со зверским аппетитом. А когда закричит, то птицы будут выпадывать из гнезд. И мы с тобой будем ему радоваться… просто не знаю как.
Она не сводила с меня удивленного взгляда.
— Что, правда, именно так?
— Да, — заверил я, — ты мое чудо замечательное!.. Давай я лягу с тобой, обниму, сразу станет легче. Возможно, станет.
Она прошептала тихо, опуская взгляд:
— Да, конечно, станет…
Ближайшие два дерева за ночь дали корму вдвое больше, чем вчера, что значит, учли прибавление в домике. Вообще деревья дают эльфам как питье, здесь его зовут нектаром, так и еду, именуемую амброзией, все восхитительно нежное и вкусное, хоть и однообразно, однако у эльфов вся жизнь идет в очень узкой колее.
Когда-то, как я понял, во имя сохранения рода они отказались от любых перемен, и тем самым сохранились как вид, теперь это их пунктик, ничего нового не принимают, как говорят, хотя вижу, что все собезьянничено у людей. Правда, они уверяют, что это люди когда-то в глубокой древности подражали им, и потому так много общего.
Весь Вечно Зеленый Лес — одно дерево из множества стволов, корневая система едина, я бы даже сказал, что это Дерево разумно по-своему, только реакции замедлены в тысячи раз, потому никогда не успевает среагировать на вторжение врагов, однако если те не уберутся вовремя, может не дать им выбраться…
Однако из-за своей медлительности оно чрезвычайно уязвимо, и хитроумные, хоть и слабые люди быстро научились с ним бороться: обдирают кору на крайних деревьях, где безжалостное солнце сразу же начинает жечь плоть, потом поджигают, засыпают ямы между корнями и продвигаются все глубже и глубже, все это безо всякой вражды и злобы, просто отвоевывают места под свои пашни.
Гелионтэль спит, свернувшись в калачик и так подтянув коленки, что они упираются в подбородок. Я долго лежал, обняв ее нежное хрупкое тельце, подгребая к себе, вжимая в свое твердое. Чувство незамутненного счастья охватило с такой силой, что хотелось остановить мгновенье.
— Значит, — напомнил я себе шепотом, — пора вставать. Я ж не эльф… А человечек — звучит горденько.
Гелионтэль вздрогнула и распахнула громадные, как у стрекозы, глазищи, когда я уже переступал порог.
— Астральмэль!
Я вернулся, нежно поцеловал ее в мягкий теплый рот, еще сонную и теплую, укрыл шкурой и чуть придержал.
— Спи, набирайся сил. Я вернусь!
Снаружи еще прыгал Бобик, очень довольный, эльфы совершенно не шарахаются, с ними можно даже играть, вообще здесь здорово, давай приезжать сюда почаще, а то и вовсе поселимся здесь…