Ричард Длинные Руки – конунг

Орловский Гай Юлий

Стражники на воротах оживились, завидев нас, но Жак выехал вперед, что-то сказал им, и оба неохотно отступили в стороны, а когда увидели выступившего из-за Зайчика Адского Пса, поспешно отпрыгнули, один даже вскочил в караульную будочку, слышно было, как гремят засовы.

Торкилстон посмотрел на меня многозначительно, однако смолчал. Ордоньес с интересом рассматривал женщин, порода та же, только здесь вроде бы они выше ростом, спины прямее, но, увы, с выпуклостями спереди и сзади природа поскупилась. В Сен-Мари женщины выглядят более

сдобными. Хотя, конечно, это уже мелочи, во всех королевствах в разные времена был свой идеал женщины, но всегда мужчины сходились в одном: хорошая женщина – голая женщина!

Жак чуточку повеселел, хотя взгляды по сторонам бросал тревожные. Торкилстон ехал настороженно, а когда Ордоньес слишком игриво поклонился какой-то пышно одетой даме с глубоким декольте, он прошипел сердито:

– Сэр Ордоньес, ведите себя прилично!

– А я как веду? – удивился Ордоньес.

– Неприлично!

– Почему?

– Нельзя женщин рассматривать так откровенно!

Ордоньес ответил с достоинством:

– Более всего красивую женщину ранит тот, кто не глядит в ее сторону. Так что это вы ведете себя не совсем прилично.

– Я помню о своей стране! – огрызнулся Торкилстон.

Оддоньес тяжело вздохнул.

– Вам ответить как, вежливо или честно?

– Лучше молчите, – сказал Торкилстон сердито.

Ордоньес тут же сказал громко, напоминая, что приказы принимает только от сэра Ричарда:

– Если бы не было женщин, все деньги мира ничего бы не значили. А пиратов вообще бы не было… Представляете, как мир обеднел бы без нас, таких… лапочек?

Небольшая площадь по эту сторону ворот разбежалась тремя улочками, узкими и кривыми. Мы направили коней за Жаком, две телеги разъедутся с трудом, но это еще ничего, в Геннегау я видел и такие, где и одна будет царапать стены оглоблями.

– Общая их болезнь, – сказал Ордоньес глубокомысленно, – требовать от яблони апельсинов.

Торкилстон в удивлении воззрился на него.

– Вы о чем?

– О женщинах, – пояснил Ордоньес, тоже малость удивленно, – а о чем можно еще?

– Во дикарь, – сказал Торкилстон с чувством. – Мы, люди, должны думать и говорить только о великом, как вот наш сюзерен. Ведь у Господа на все есть план.

Ордоньес охнул:

– Правда, что ли?

Торкилстон покосился на него раздраженно, дальше ехал молча. Улочка закончилась, дальше снова площадь, подковы цокали настолько звонко, что я начал рассматривать вымощенную булыжником площадь со всем вниманием.

Все одинакового размера, уложены так плотно, что волосок не просунуть. Гигантский труд, зато такая дорога долговечнее любой другой, какой-то из королей постарался и для потомства.

Ограда королевского палаца вынесена далеко вперед, само здание чуть ли не в полумиле отсюда, а за высокой кованой решеткой зеленый газон, ровные дорожки, роскошные клумбы с цветами и затейливо подобранные группы декоративных деревьев.

Ворота из черного металла, над ними затейливый орнамент,

покрытый золотом, я рассмотрел вздыбленных львов, леопёрдов и еще каких-то зверей, стилизованных уж чересчур, на мой взгляд ценителя и мецената.

Жак снова выехал вперед, стражники в сияющих доспехах вышли к нему, но ворота не открыли, один сбегал за командиром. Тот лишь бросил в нашу сторону беглый взгляд, махнул рукой, и решетчатые створки пошли в стороны, как крылья исполинской бабочки.

Бобик попытался сунуться первый, я сказал сквозь зубы:

– Рядом. Помни, ты просто ласковая собачка.

Торкилстон пробормотал:

– Что-то как-то не так.

– Отступать поздно, – ответил я шепотом. – Поехали.

Ордоньес промолчал, но лицо его чуточку помрачнело, хотя все так же беспечно осматривался в поисках женщин.

По дорожкам степенно прогуливаются дамы и вельможи, но с нашей поспешно уходят, топча цветы на клумбах, в стороны на параллельные, где сразу же с чинным видом возобновляют медленное и торжественное шествие.

Жак остался за воротами. В полусотне шагов от главного входа во дворец дорогу заступили дюжие охранники в блестящих, как солнце, доспехах. Их командир слегка побледнел, когда на него с любопытством уставился Бобик, но заставил себя произнести достаточно ровным и недрожащим голосом:

– Прошу вас сдать оружие.

Торкилстон спросил с подозрением:

– Это зачем еще?

– Так принято, – объяснил он. – Сдают все и всегда. Вот уже семьсот лет.

Я сказал громко:

– Обычаи надо чтить, сэр Торкилстон. Вот мое оружие. Меч, лук, арбалет в мешке. Обращайтесь бережно.

Торкилстон и Ордоньес сдали свое с великой неохотой. Командир принял, передал стражникам и тут же сказал с холодной учтивостью:

– Не волнуйтесь, скоро вам все вернут.

– Тогда зачем забирать? – проворчал Торкилстон.

Командир стражи сдержанно улыбнулся, но ничего не сказал. Из дворца вышел весь в золоте и драгоценностях настолько пышно и богато одетый человек, какими могут быть только швейцары и церемониймейстеры, сдержанно поклонился.

– Прошу вас следовать за мной.

– Все интереснее, – пробормотал Торкилстон.

– Коней оставьте, – напомнил церемониймейстер.

– Ну да, – сказал Ордоньес саркастически, – спасибо, что предупредили. Сэр Торкилстон как раз собирался именно на коне.

Торкилстон бросил на него гневный взгляд, на землю соскочил первым, похлопал коня по крупу.

– Иди, тебя покормят и дадут отдохнуть.

К моему Зайчику конюхи подходили с великой опаской, а когда он посмотрел на них и презрительно фыркнул, оба побелели и застыли на месте.

Я сказал хмуро:

– Зайчик, иди за теми конями. И жди меня. Или моего свиста.

Церемониймейстер сказал строго:

– И собачку.

– Собачке лучше со мной, – сказал я. – А то если вдруг на что-то обидится, она тут ни одного человека не оставит живым.