Ричард Длинные Руки – маркграф
Шрифт:
Рудольф сзади крикнул нам в спины:
– Эй-эй! Не настраивай парня на легкий лад. Потому как раз с эльфами или гномами труднее справиться.
Я обернулся, кивком поблагодарил.
– Почему? – спросил у Бернарда.
Бернард сплюнул через плечо в кусты.
– Нечисть боится серебра, железа, осины, чеснока… Словом, всякой защитной магии. Даже креста страшится, как не знаю чего!.. А эльфы не боятся. И гномы не боятся. Они не предавали род людской, как оборотни или вампиры, что предали души дьяволу и стали нечистью. Потому с гномами и эльфами можно
Волы тянули повозку достаточно бодро, колеса уже не увязали в земле. Правда, чем ближе к югу, тем земля суше, тверже, а солнце жгло плечи сильнее. Я со злорадством поглядывал в спину закованного в железо Ланзерота. Бернард ехал раскрасневшийся, от него шли волны жара, как от растопленного камина.
Мой конь шел крупной рысью. Я не забывал следить теперь и за небом, в синеве часто появлялись темные точки, а когда с востока набежали низкие тучи, то ехать приходилось чуть ли не все время с задранной головой. Но все оказывалось безобидными коршунами, орлами, а то и просто воронами, высматривающими падаль.
Шея заныла, а конь как почуял, перешел на шаг, начал срывать вдоль дороги верхушки трав.
Этой ночью удалось увидеть настоящий сон. Я летал, едва не рвал об острые края звезд плащ, из космоса тянуло нестерпимым холодом, а когда метнулся к земле, оттуда навстречу очень быстро вырос странный приземистый замок, очень широкий, но приплюснутый, всего в один этаж. Мне почудилось, весь замок под землей, а над поверхностью только один этаж, как купол противотанкового дота.
Я долго искал щель, летал поверху и едва не пытался подрыться, как прячущая кость собака, пока наконец не заметил ставни, подогнанные настолько, что сливались с каменной стеной.
Подземный зал оказался огромен, как станция метро. В самом центре круглый стол, сверху я его принял было за орнамент в мозаичном полу, там что-то светится, вроде горит свеча, но вокруг стола ни единого стула, кресла или хотя б колченогой табуретки.
Женщина с черными распущенными волосами, вдоль стен три фигуры в черных плащах, капюшоны надвинуты низко, лиц не рассмотреть, хотя я уже опустился почти до уровня пола.
Перед женщиной в смиренной позе тучный мужчина в железе. Рогатый шлем, панцирь с выступающими во все стороны шипами, самому бы не наколоть руки, ноги и руки в железе. Какая-то страсть к шипам, даже на руках и ногах, башмаки с острыми металлическими остриями, как спереди, так и сзади.
Женщина выглядит молодо, но эту молодость я уже видел, молодость подтяжек, золотых нитей, коррекций, пластических операций. Настоящая молодость рыхловата или угловата, а фигура этой отточена мастерами-скульпторами, а потом еще и мастерами аэробики и шейпинга.
– Властелин гневается, – процедила она с ненавистью. – Гневается!.. Вы не сумели задержать на моих землях всего-навсего жалкую повозку с горсткой людей!
– Там зорряне, – возразил смиренно тучный. – Каждый из них стоит десятерых моих воинов.
– Так почему же у тебя такая дрянь, а не воины?
Он поклонился ниже.
– Ваша
Она разразилась проклятиями. Тучный и монахи под стеной вздрагивали и втягивали головы в плечи, как черепахи в панцири. Я слушал спокойно, в моем мире словечки, которые у Даля в нецензурных, уже в речи депутатов, членов правительств, интеллигенции. Все чаще и чаще какая-нибудь милашка, открывая хорошенький накрашенный ротик, выпускает такое, что бедные тургеневские девушки пачками падали бы в обмороки.
Я облетел стол с другой стороны. На середине столешницы хрустальный шар, размером с чашку для компота, прозрачный настолько, что я сперва видел только горящий внутри огонек, чистый, оранжевый, словно на кончике спички.
Женщина резко протянула руки к шару, но ее так трясло от злости, что снова выругалась грязно, сцепила зубы, застыла, как статуя, но, когда шевельнулась, полагая, что обрела над собой власть, ее снова скрутила судорога бешенства.
– Вина! – крикнула она яростно.
Один из черных монахов выбежал, остальные еще ниже наклонили головы. Никто не смел взглянуть другому в глаза, как и королеве. Толстяка трясло, как тонкое деревце в грозу, он истекал п'oтом.
Вбежал монах с кувшином и золотым кубком. Налил на бегу, женщина выхватила, осушила, он тут же наполнил снова, и она уже взяла себя в руки.
– Агандал, – сказала она резко, – давай людей!
На этот раз к двери метнулся толстяк. Я слышал грохот сапог, крики. Двери распахнулись снова. В зал вошел отряд особо рослых воинов. Остановились, застыли, преданно глядя на повелительницу.
– Прекрасно, – произнесла она мрачно, – они выглядят неплохо. Вот этот… этот… этот…
Воины, на которых она указывала, делали шаг вперед и снова застывали. Пятеро, как отметил я, самые крупные, самые рослые. Остальные по знаку толстяка попятились и как можно тише выскользнули за дверь.
Черные монахи тихонько переговаривались. Я видел, как во тьме под капюшонами стеклянно поблескивают их глаза, словно от пола их лица подсвечивают незримые лампы.
Колдунья прошлась перед избранными воинами, у одного пощупала плечи, другого легонько толкнула к грудь. Все пятеро смотрели с преданностью. Сила в каждом движении, а глаза горят отвагой и решимостью.
– Раздевайтесь, – велела она. – Час настал.
Вскоре вся одежда лежала у их ног. Она внимательно оглядела их нагие тела. В блеске факелов их мускулы казались еще выпуклее, толще, а руки выглядели длинными и неимоверно сильными. Все смотрели на нее с немым ожиданием.
– Друзья, – произнесла она яростно, – настал час вашей охоты!.. Вы уйдете в ночь и убьете наших врагов. Они пока что слабы, а уцелели до этого времени лишь по воле случая… Идите и убейте! Разорвите в клочья! Рвите сладкое мясо, пейте кровь. Пусть их сила перейдет в ваши мышцы. Любой из вас сильнее их впятеро, а облик вы поменяете лишь затем, чтобы их найти быстро!..