Ричард Длинные Руки - паладин Господа

Орловский Гай Юлий

– И как сейчас?

– Не передумал, – ответил я твердо.

Он щелкнул пальцами, на столе появился золотой кувшин такой дивной чеканки, что у меня остановилось дыхание. Второй щелчок – возникли два старинных кубка, тоже золотые, мелкие рубины идут по ободку, зеленые камешки всажены в основание.

– Хотите вина?

Я подумал, отрицательно покачал головой.

– Нет.

– Почему? – спросил он хитро.

– Мне нужна чистая голова, – ответил я, – и ясный, по возможности, мозг.

Он сказал восхищенно:

– Прекрасный ответ!.. А я уж подумал, что сошлетесь на запрет пить с дьяволом. Ладно, тогда скажу сразу,

что я кое-что придумал… Сложная такая комбинация, с вовлечением очень многих переменных… Но я единственный в этом мире гроссмейстер, которого… В детали вас посвящать не буду, скажу только, что у вас появится возможность посетить те самые южные края.

Я кивнул, мол, спасибо, но вслух поинтересовался:

– А какая вам от этого выгода?

Он улыбнулся.

– Вы правы, выгода должна быть во всем. Странно, что вы все еще не с нами. Собственно, вы уже с нами, только не признаетесь в этом… даже себе. Но по завершении этой комбинации вы это признаете. Да-да, вы скажете это вслух. Ибо сказать будет из-за чего… Кстати, вино очень легкое. От него голова никогда не болит.

Я потряс головой.

– Ни фига не понял. Что я признаю?

– Что вы с нами, – ответил он. – Это будет… заметно. Вообще я люблю, чтобы это было заметно всем. Скажем, в этом городе однажды вместо голубей взовьются прелестные такие летучие мыши!.. Почему мыши? Да просто потому, что я их люблю. А голубей не люблю. Вопреки распространенному мнению, голуби – довольно грязные животные.

– Летающие крысы, – сказал я невольно. – Да, у нас их называют именно так. За одинаковый набор болезней, что разносят с крысами вместе. Значит, когда здесь вместо голубей взовьются летучие мыши… я пойму, что в чем-то проиграл?

– Поймете раньше, – сообщил он. – Это другие поймут с появлением над Зорром летучих мышей. Я сейчас вообще предложил одно интересное пари… Нет, не с вами, намного выше, мой дорогой рыцарь, намного выше!.. На карту будет поставлена судьба самого Зорра… под каким знаменем ему быть. Естественно, я тоже кое-что поставлю на карту, но я-то знаю, что в расчетах и стратегии мне нет равных!.. Кстати, насчет летающих крыс – спасибо. Прекрасное сравнение. У вас их так зовут?.. Все больше убеждаюсь, что в вашем мире я победил давно и прочно.

Предостерегающий холодок прокатывался по моей спине, проникал во внутренности. Я чувствовал, как шевелятся волосы, руки уже покрылись гусиной кожей.

– Гроссмейстер? – переспросил я как можно более ровно. – В моем мире гроссмейстером рыцарского ордена становился обычно самый сильный рыцарь… В нашем понимании – черный рыцарь Зла. Псы-рыцари и все такое. Как у вас с этим?

Он хитро прищурился.

– Вас интересует, принимаю ли я участие лично?.. Принимаю, как видите.

– Я имею в виду…

– Понятно, на коне и с копьем наперевес?.. Вынужден разочаровать, нет. Я питаю глубочайшее отвращение к подобным… подобному. Мой статус непревзойденного стратега заставляет меня пользоваться только…

Он остановился, подыскивая слова. Я подсказал:

– Идеологией. Пропагандой. Пиаром… Здесь это называется искушением, соблазнением, совращением.

Он просиял:

– Как вы хорошо и точно подбираете слова! Пожалуй, я добавлю к своему арсеналу эти термины, суть которых смутно понимаю… Они, как я чувствую, ориентированы на умы чуть выше рангом среднего. Совращения – для черни, идеология – для рыцарского сословия. Верно? Вот видите, я готов учиться

всему, у всех, что и делаю. А эти ваши рыцари свысока смотрят на все, даже читать и писать не желают учиться… Говорю вам абсолютно честно, да вы и сами это видите: я никогда ни при каких обстоятельствах не вмешиваюсь в жизнь людей, зверей и всего сущего своей силой или магией. Ах, сэр Ричард! Если бы вы знали, какое это наслаждение – заставить пусть самого мелкого и ничтожного человечка поступать по своей воле… а я двигаю народами!.. то вы бы никогда не предположили такую глупость, что я способен кого-то стукнуть палкой по голове! Нет, нет и еще раз нет. Это против моих принципов. Или нет, ведь принципов у меня нет, но это против моей натуры. Это… это…

– Микроскопом забивать гвозди, – сказал я. – Э-э… королевской короной забивать железный крюк в стену. Да, теперь понимаю.

От кубка с вином шел пряный аромат. Я машинально взял, глаза моего собеседника сперва расширились в изумлении, тут же сощурились. Он взял второй кубок, но чокаться не стали, я отпил чуть, вино приятно обожгло горло. Вкус был слегка терпкий, какой я люблю.

– В самом деле легкое, – сказал я. – Прекрасное вино.

– Вот видите, – сказал он весело, – и я что-то делаю людям приятное!

Мы улыбались друг другу, но если он держался как с потенциальным сообщником, то мне такая вежливость больше напоминала изысканную вежливость дуэлянтов.

Настал вечер, затем поздний вечер, пришла ночь, я метался по дому, как загнанный зверь. Слуги слышали мои тяжелые шаги, забились в норы, как пугливые мыши. Наконец свежий воздух охладил мое раскаленное лицо, я сообразил, что иду по улице, а эти серые громады, что мелькают по обе стороны, – это дома.

Крупная луна поднялась над крышами. Черные зловещие тучи заглатывали ее часто, тогда я шел почти наугад, но потом мне стало хватать даже редкого рассеянного света от слабой свечи, что пробивается в щель между плотно закрытыми ставнями.

Затаившись, я долго наблюдал за высоким мрачным домом, а когда уверился, что никого поблизости нет, быстро перелез высокий забор. На самом верху меня пронзил тысячами ядовитых стрел немыслимо яркий лунный свет. Я ощутил себя вытолкнутым на сцену перед тысячей ждущих глаз, поспешно свалился на ту сторону. Затрещали кусты, что-то колючее впилось в мою руку, царапнуло шею. Я затаился, как мышь в углу комнаты, по которой ходит огромный свирепый кот.

В саду затихло, мертвая тишина. Запел робко кузнечик, а другие, выждав и видя, что смельчака никто не съел, поддержали тонкими прозрачными трелями. Я прислушался, какой там хор, это говорят тупые неучи, каждый орет свое, охраняет личный участок и зазывает самку. Все стараются перекричать друг друга. В этом мире, как у людей, кто кричит о себе громче, того и считают лучше, сильнее, красивее…

Глаза уже привыкли к темноте, а когда я поднялся над кустами, рассеянный свет, что проникал сквозь кроны, уже высвечивал весь сад в черно-белом цвете. Громада дома угадывалась в десятке шагов. Пригибаясь, я добежал до стены, там глубокая тень, затаился на долгих пару минут, потом начал тихонько красться вдоль стены.

Она стояла в каменной нише, то ли чтобы прятаться от дождя, то ли от падающих сверху камней, никогда не пойму тонкости жизни в замках. Ее взор был устремлен в глубину сада. Я выпрямился, в груди больно от толчков изнутри, я жадно вбирал ее всеми чувствами, фибрами, нервами, душой и сердцем.