Ричард Длинные Руки – принц-консорт
Шрифт:
— Что?
Жерар сказал дипломатично:
— В истории немало случаев, когда в одном королевстве довольно долго существовали старый король и новый. Один взял власть, и его признали, а второй не отдавал корону.
Я фыркнул:
— Неужели пророчества учитывают такие мелкие нюансы?
— Пророчества вообще так пишутся, — ответил Жерар недовольно, — что понять бывает трудно даже понятливым, вот как вы, ваше высочество. Но это куда уж яснее, даже мой конь поймет… Пять королей!.. Да тут и троих никогда не бывало… А чтоб пять? В самом деле небо рухнет.
— Знаете, —
Они слушали внимательно, только простодушный Эйц сразу отрубился и спросил обалдело:
— Ваше высочество, а при чем тут козлы и бабочки?
— Какие бабочки? — изумился я. — Что, я так сказал?.. Ну, это я думал, наверное, о чем-то другом, у меня так часто бывает, думаю о деле, когда с друзьями насчет вина и ледей… Наверное, именно так и создаются пророчества, когда думаешь о важном, а язык что-то молотит сам по себе… В таких случаях говорят, сами боги вещают из тела такого вот… просветленного. Потому я, как видите, не отметаю это важное, даже эпохальное пророчество, а берусь рассмотреть его детально и скрупулезно. Так что, господа, если у вас все…
Сэр Жерар вздохнул.
— Ваше высочество, а что с ним?
Я буркнул:
— С кем это?
— Ну… вы же знаете, все как бы насчет Арчибальда.
— А я вот не знаю, — отрубил я. — Мне надо над крупными вопросами голову ломать, а вы со всякой мелочью прете.
Барон Эйц сказал с готовностью:
— Ваше высочество! Только прикажите, поможем и с крупными.
— Да? — спросил я с сомнением. — Ну тогда перетащите вот тот шкаф к дальней стене, а то глаза мозолит.
Барон, горя рвением, ринулся к шкафу. Я исподлобья наблюдал, как он подхватил край тяжеленного сооружения, где на полках масса толстых фолиантов в медных и латунных переплетах, попытался приподнять, не получилось, книги весят, кто бы подумал, тяжелее каменных глыб, напрягся сильнее, рожа покраснела, но оторвал край от пола и сумел передвинуть на дюйм.
— Хорошо, — сказал я одобрительно, — уже ближе…
Он надулся, морда стала багровой, приподнял край шкафа и передвинул сразу на два дюйма. До дальней стены осталось, на мой взгляд, дюймов сто. Если дотащит, скажу, что там он плохо смотрится, лучше поставить обратно. Или вообще в другой комнате… Все как в политике, когда сперва кажется, что нужно сделать вот так, а потом видишь, что ничего подобного, а надо вернуться взад, а оттуда уже попробовать осторожно под другим углом…
Распахнулась дверь, граф Альвар заглянул, посмотрел по сторонам.
— Простите, ваше высочество, но мне показалось, здесь что-то упало…
Я махнул рукой.
— Заходи. Это барон Эйц трудится.
Он осторожно вошел, окинул быстрым взглядом сэра Жерара и дряхлого служителя оккульта, снова с удивлением уставился на барона Эйца.
— Простите, ваше высочество, если отвлек… Но что это с ним?
— Помогает мне решать крупные задачи, — сказал я.
— Ого!
— Как быть с нашим Арчибальдом, — ответил я хмуро.
Жерар вздохнул, взял прорицателя под локоть и повел к двери. В тиши кабинета продолжает скрипеть надсадно передвигаемый шкаф с перлами мудрости.
Стукнула дверь, Жерар и предсказатель гибели человечества скрылись в коридоре, Альвар отвернулся от барона и посмотрел на меня внимательно и требовательно.
— И… как с ним быть?
— Не знаю, — буркнул я. — Вообще-то надо поймать ту девицу и на костер. Но для Арчибальда это будет хуже смерти… Да и он почему должен страдать?
Он печально хмыкнул.
— Если уж по правде, то и та девица из озера… гм… В общем, мы покрываем его, что не совсем правильно. Вроде бы что-то воруем. А это нехорошо.
— Еще как, — ответил я с досадой.
— Спасибо, ваше высочество!
Я поморщился.
— За что?
— За понимание, — сказал он горячо. — Это же наш Арчибальд!.. Рыцарская любовь и должна быть чистой, верной и преданной. Вот только…
Барон дотащил шкаф почти до середины, остановился на миг вытереть пот на лбу и снова принялся за титанический труд.
Я сказал недовольно:
— Вот-вот. Про подводные камешки в поэмах не упоминают?
— Там сюжеты проще, — ответил Альвар уныло. — Рыцарь влюбляется в прекрасную леди, а она отвечает ему взаимностью. Мешают же соперники и родители… Но это преодолимо.
— Именно, — сказал я с нажимом. — И даже понятно как. Однако эта фиолетовая леди… Гм…
Он посмотрел в мое нахмуренное лицо, спросил немного испуганно:
— И что… предлагаете?
— Пока ничего, — сердито ответил я. — Пока ничего… Но что-то делать надо. Церковь должна откликаться на меняющиеся обстоятельства!
Он вздрогнул, даже побледнел, посмотрел на меня с некоторым испугом.
— Ваше высочество…
— Что? — спросил я рассерженно. — Никто не смеет предъявлять такие требования церкви?.. Потому и не предъявляют, что не смеют! А кто решается, тот выигрывает… иногда.
Он опасливо промолчал, а я снова подумал о Лютере, что выступил вроде бы против церкви, как сочли церковники, но тем самым укрепил ее, повысил авторитет и влияние, обновил, сделал реальной силой…
Эйц дотащил шкаф до указанного места, повис на нем, не в силах отклеиться, видно, как крупно дрожат ноги, наконец прохрипел срывающимся голосом:
— Как хорошо, что я редко захожу в главное здание!
— Как видите, — сказал я, — трудно работать с крупными запросами. А я вот в день по сто шкафов таскаю туда-сюда, а потом оказывается — поставил не там.
Он с трудом отклеился от шкафа.
— Ваше высочество, — сказал он задыхающимся голосом, — я лучше пойду… Не в свое дело влез, понимаю. Выборы короля все-таки на какой день назначили?
— Еще не назначили, — сказал я раздраженно, — но тянуть дальше нельзя. Пусть сегодня и завтра последние прибывшие устраиваются, знакомятся, пируют, а на третий день — выборы!.. И пусть тот, кто не явится, не жалуется, что избрали без него. Так всем и объявите.