Ричард Длинные Руки - принц-регент
Шрифт:
Он вздохнул, перекрестился.
— Да, понимаю. Значит, нужно идти к аббату?
— Вверенные его защите люди гибнут, — сказал я с нажимом. — Понимаю и что все в руке Божьей, и что это только статистика, но проклятая темная тварь и меня укусить может!.. А это недопустимо в демократически защищенном обществе.
Он снова кивнул, но сказал с некоторым раздумьем:
— Думаю, сперва заглянем, как вовремя вспомнил брат Гвальберт, к отцу Ромуальду.
— Это который носит пещеры?
Он коротко усмехнулся.
— Отец Ромуальд… своеобразный
— А эта своеобразность нам поможет?
— Я бы особо не рассчитывал, — сказал он честно, — однако он как раз тот, кто если поможет, то это будет заметно.
Глава 8
Отец Ромуальд — огромный викинг, русая бородка, а я думал, для монахов бритость обязательна, густой голос и небрежные манеры. Мне он сразу не понравился, взгляд свысока, ни следа монашеской скромности, напротив — гордыней так и прет.
Выслушав сбивчивые рассказы брата Жильберта и брата Смарагда, нетерпеливо отмахнулся.
— Хорошо-хорошо. Как только появится, сообщайте, куда она метнулась, что делает!
— Но мы пока не знаем, — промямлил брат Смарагд.
— Не буду же я там у вас торчать часами, — сказал отец Ромуальд с надменностью высшего существа. — В общем, зовите!.. Если не буду занят, явлюсь.
На меня он посматривал с некоторым ожиданием. Я смолчал, тоже разглядывал его точно так же свысока и с ответным пренебрежением, дескать, мне эта их суматоха до их несгораемой свечи, я тут мимо проезжал, и эта темная тварь убивает не моих воинов армии, за которую отвечаю, а всего лишь монахов, за которых несет ответственность и отец Ромуальд, как должностное лицо более высокого ранга.
Он фыркнул и отвернулся. Я сказал громко:
— Пойдемте отсюда. Я уже встречал подобное. Мало кто признается, что не может. Все ссылаются на нехватку времени.
Монахи вышли первыми, я их пастушил к двери и все время чувствовал на спине прожигающий взгляд, но у меня, как у всякого политика, шкура толстая.
Уже в коридоре я сказал недружелюбно:
— Гордыня так и прет. Он такой и с аббатом?
Гвальберт буркнул:
— Думаю, да.
— А как же семь смертных грехов?
Он взглянул на меня искоса.
— Главное не сама заповедь, а ее трактовка, брат паладин.
— Ого, — сказал я. — Вообще-то мне такое нравится.
— Это всем нравится, — сказал он нехотя, — да только все стараются толковать так, чтобы вообще низвести…
— А у вас?
— Вы же видели брата Целлестрина, — ответил он. — Вот этой дорогой все и топают. По крайней мере, стараются.
— Несмотря на?
— Несмотря на, — подтвердил он. — Мало ли что!
Вечером поднялся великий крик — в одном из залов нашли убитым и растерзанным брата Ануристия. Того самого, который яростнее всего выступал за то, что Целлестрина нужно убить, тогда темная тварь исчезнет вместе с ним и проблема будет решена.
Последнее время, как выяснилось после его гибели, он готовил ловушки уже не для твари, а для Целлестрина, чтобы
Но когда ни одна ловушка не сработала, ангел-хранитель бережет молодого монаха, Ануристий взял со стола кухни большой разделочный нож и отправился на поиски новоявленного святого.
Его чудовищно растерзанный труп нашли под утро, кровью забрызганы стены, и даже с потолка срываются красные вязкие капли. Голова оторвана и размозжена, руки и ноги выдраны из тела, живот распорот, а кишками опутаны стол и стулья в комнате.
Жильберт стоял бледный, с вытаращенными глазами, Смарагд зажал ладонью рот и выскочил в коридор.
Гвальберт прокричал яростно:
— Я сам убью Целлестрина!.. И никакая тень меня не остановит!
— Это говорил и он, — сказал отец Леклерк тяжелым голосом. — Нет, надо что-то иное…
Я сказал с бессильной злостью:
— И быстрое. Аппетиты темной тени растут. Сейчас убивает тех, кто собирается чем-то навредить Целлестрину, а завтра начнет убивать всех подряд.
Гвальберта схватили за руки и плечи, утащили, за ними пошел отец Леклерк и прокричал вослед, что нужно его в молельную, пусть покается, это должно спасти от темной тени.
Бобик зарычал, приподнялся на передних, подумал и медленно встал во весь рост. Шерсть пока не поднялась, как и глаза не стали багровыми, но все-таки что-то недоброе учуял. На меня даже не косится, знает, я тоже если и не учуял, то принял к сведению и малость готов.
Стена потемнела, в середине начала материализоваться черная клякса. Я взял меч, бесполезный или нет, проверим, но все равно с ним лучше, шагнул к стене, держа взглядом чернеющий центр.
Там моментально стало серым, я подбежал, а когда там очистилось, рывком распахнул дверь. Почти половина коридора погружена во тьму, несмотря на горящие свечи; холод пробежал по обнаженным плечам.
Я зарычал злобно и пошел вдоль ряда дверей, сжимая в ладони рукоять обнаженного меча. Со мной двигается, словно я нечто светоносное, освещенное пространство, а темное отступает. Не исчезает, хотя удрать может в одно мгновение, а словно присматривается, приценивается, сравнивает наши силы…
— Стоять! — заорал я. — Ты, мелкий хорек! Нападаешь на беззащитных! А почему не потягаться со мной?
В проемах распахнутых дверей увидел испуганные лица монахов, брат Смарагд даже выскочил наружу.
— Брат паладин, — прокричал он срывающимся от ужаса голосом, — опомнись!
— Тихо, — огрызнулся и снова крикнул тени: — Ну иди же ко мне, тварь!.. Покажу, что такое настоящая тьма. Я покажу тьму, перед которой твоя тьма будет ярким солнечным днем!
Тень продолжала отодвигаться, я шел следом, раздуваясь от черной злобы, как рыба-еж, сердце колотится и гонит вскипающую кровь в голову. Мысли свирепые и хаотичные, уже рву всех противников на части и разбрасываю окровавленные куски, топчу и пинаю, подвергаю чудовищным пыткам, немыслимым для этого века…