Ричард Длинные Руки — виконт
Шрифт:
В келье повисло тяжелое молчание. Я первым пошевелил плечами, доспехи отозвались надежной тяжестью.
— Святые отцы… Не мне, рядовому паладину, давать вам советы. Но укрепитесь духом, пожалуйста! Я уже видел, когда победа Сатаны была неизбежна… так казалось, но затем люди опрокидывали что-то в себе, а вместе с этим и силы Зла. Нет человека, в котором бы божья искра погасла… совсем. Только в одних горит как солнце, у других — как факел, у третьих — как лампадка. Еще больше таких, в душах которых искра тлеет под грудой сырых поленьев, ее не видно, но она негасима, она есть. Эта искра есть даже у тех, кто давно служит Злу, совсем не подозревая,
Они смотрели на меня с недоверием, я чувствовал, что меня понесло, как Остапа, но неожиданно ощутил в себе странное желание говорить вот такие вещи. Это, оказывается, хорошо, а ведь раньше и помыслить не мог, чтобы сказать что-то доброе, это ж сразу признаться в какой-то ущербности: крутой и независимый должен на все поплевывать, обо всем отзываться презрительно.
Я чувствовал, что на мне самом с треском лопается защитная оболочка и с шорохом осыпается крупными скорлупками. Все мы от неуверенности и внутренней ущербности предпочитаем обо всем вокруг себя говорить гадости, отзываться свысока, тем самым как бы приподнимая себя, ведь когда другие в дерьме, то мы вроде бы чище. Но и другие так же точно расплескивают дерьмо во все стороны, и вот мы все в дерьме по ноздри, теперь уже надо всем глотать, чтобы удержаться на плаву.
Оба смотрят на меня как-то странно, я снова повел плечами.
— Извините, для вас это прописные истины. Это мне нужно формулировать жизненные ценности заново…
Отец Клавдий и отец Нерий смолчали, а настоятель проговорил надтреснутым голосом:
— Брат паладин, вашими устами говорил сейчас сам Господь.
— И устыдил нас, — добавил отец Клавдий смиренно.
— Да ладно вам, — сказал я, — не смейтесь. Вы не представляете, из какого… королевства пришел я! Вы сказали бы, что Сатана там победил целиком и полностью. И что все поклоняются Сатане. Хотя, правда, действительно поклоняются. И простой народ, и правители. И я один из таких «всех».
Они разом поднялись, к моему изумлению, отвесили мне глубокие поклоны.
— Спасибо, — проговорил настоятель изменившимся голосом, я ощутил в нем слезы, — спасибо, брат, что пристыдил, что попенял. Мир жесток, мы в нем воины Христа! И не будет отдыха, пока не очистим его от Тьмы.
— Аминь, — ответил я.
Не стоит даже намекать, что очистить от Тьмы мир не удастся никогда: очистим от того, что называем Злом сейчас, возьмемся за то, на что сейчас не обращаем внимания. Когда-то Злом считалась неуживчивость в пещере, а любителей бить и кусать сородичей изгоняли из пещер. Потом Злом объявили каннибализм, промискуитет, человеческие жертвоприношения, а я застал борьбу со Злом уже в виде борьбы за право на свободу информации, за безвизовое пересечение границ. А когда это будет достигнуто, продолжим чистить и улучшать человека… так что борьба со Злом никогда не кончится.
Глава 7
Настоятель вышел со мной во двор, монахи у раскрытых ворот растерянно разводили руками. Я свистнул, из черноты конюшни, как порождение ночи, выметнулся мой гигантский конь, приветливо заржал, взмахнул хвостом и тряхнул гривой. Я обнял за шею и поцеловал в теплые замшевые губы. Он фыркнул, но по глазам вижу, что понравилось.
Отец Антиохий переступал с ноги на ногу, я видел, что пытается что-то сказать, задержался, положив ладонь на седло.
— Да, — произнес я. — Да, отец Антиохий. Я слушаю, говорите.
Он вздохнул, помялся,
— Сэр Ричард… ситуация очень деликатная, как вы понимаете… Надеюсь… понимаете. Дело в том, что нельзя бороться против Зла… не замарав руки. Очень трудно бороться с тем противником, который, в отличие от нас, бьет и в спину, и ниже пояса, бьет лежачего, спящего, нарушает клятвы и обещания…
Он умолк, не в силах продолжать, лицо страдальческое, еще раз оглянулся опасливо, я торопливо пришел на помощь:
— Святой отец, один наш мудрец сказал, что если Бога нет, то все можно… И сам ужаснулся. Человек — это такая тварь, что без запретов — из всех тварей тварь, из всех скотов скот, из всех гнусностей — наибольшая гнусь. Так что Бог есть, без него просто нельзя. Это я к тому, что как бы невзначай хвалюсь своими высокими морально-этическими установками. Мол, хоть и атеист, но без Бога жить нельзя, признаю. А второе, святой отец, вы будете удивлены, но я прекрасно осознаю всю сложность вашего положения. Вы абсолютно правы, что наш мир Добра и Света должен базироваться на нерушимых моральных принципах. Весь мир!.. И все люди должны свято верить, что нельзя бить лежачего, нельзя в спину, нельзя прибегать к магии, нельзя обманывать… Однако же, чтобы сдерживать натиск Врага, должны быть освобожденные от этих табу. Иначе не смогут на равных, как вы верно сказали, с теми, кто и в спину, и магией, и хитростью…
Он с облегчением вздохнул, лицо прояснилось, сказал быстро:
— Не освобождены, сын мой, а на некоторое время освобождаемы… увидь разницу! А потом такой человек должен раскаяться и очиститься от греха. В остальном же ты абсолютно прав. И еще одно, очень важное: общество не должно знать, что мы иногда прибегаем и к таким мерам! Люди должны верить, что всегда побеждаем только кротостью, молитвой и святостью.
— Понимаю, святой отец.
Он посмотрел в мое лицо очень внимательно.
— В самом деле? Что-то не вижу в твоих глазах смятения, душевной муки, борьбы. Ты слишком легко это принял, а ведь это… это должно потрясти честную благочестивую душу.
— Понял, — заверил я, — хорошо понял, святой отец. Ни одно государство, ни одна крепкая структура не в состоянии выжить без тайной службы. Народу вовсе не обязательно знать о ее методах. Главное — баланс! А общий баланс должон быть в пользу святости.
Он напомнил:
— Но обязательно после каждой победы над Тьмой… такими методами, ты обязан исповедаться ближайшему священнику… а если у тебя есть в нем сомнения, то дождись встречи с настоятелем монастыря. Но исповедаться и очиститься нужно обязательно!..
— Сделаю, — пообещал я.
Он вздохнул, сказал почти умоляюще:
— Ты обещаешь, дабы отмахнуться. Но исповедь нужна не нам, а тебе самому. В исповеди ты очищаешь душу и делаешь ее более стойкой к новым испытаниям.
— Сделаю, — пообещал я уже серьезнее. — Поверьте, святой отец, я представляю работу таких структур. В моем… королевстве такую работу некоторые даже считают интересной, романтичной, увлекательной.
Он зябко передернул плечами.
— Глупцы!
— Просто мальчишки, — поправил я. — Даже если с бородами. Вы же знаете, можно стареть не умнея. А я умные книги читал… ну это я так, комплекс у меня. Повторяю, чтобы самого себя убедить, что в самом деле читал.