Ричард Длинные Руки – вильдграф
Шрифт:
Я поднял факел выше. В полутьме угадывались очертания не то шатров, не то кибиток, доносилось фырканье коней. Я сделал пару шагов вперед, теперь свет выхватил край ближайшего шатра. Там как раз двое мужчин разжигают костер, пожилая женщина свалила со спины вязанку хвороста и со стоном разогнула натруженную поясницу.
– Пусть там пока готовят скромную трапезу, – предложил я, – а вы давайте к моему костру. У меня есть сыр и хлеб, даже немного сладостей.
Одна захлопала в ладоши.
– Сладости!.. Как я их люблю!
– Иди сюда, –
Она поколебалась, оглянулась на мужчин у шатра. Плечи ее поникли.
– Не могу, – донесся ее тихий жалобный голос. – Наша вера запрещает принимать пищу у чужих костров. Иначе мы исчезнем как народ.
– Ага, – сказал я понимающе, – цыгане… А вы обманите своих… мужей?
Девушки расхохотались. Третья, видимо старшая, объяснила:
– Мы не замужем. У нас девушки выходят замуж только тогда, когда родят хотя бы одного ребенка. Желательно от чужака, чтобы влить свежую кровь в наше древнее племя, самое древнее на земле. Так что сейчас каждая из нас будет очень стараться, чтобы ребенок родился именно у нее…
Вторая хихикнула:
– Но ты можешь постараться, чтобы родился у каждой из нас!.. Мы же сестры. И друг друга любим.
В голове пронеслись красочные образы, как и что я с ними проделываю, все такие свеженькие и сочные, даже без привычной смуглости, ведь я сам слыхал, что в ряде племен гостям подкладывали девственниц, чтобы разнообразить племя. А уж к ложу героев так и вовсе выстраивается очередь…
Я нагнулся, взял с земли седельную сумку, сделал шаг. Девушки смотрели на меня во все глаза с жадным ожиданием. Одна в нетерпении шевельнула плечами, одеяло сползло на землю. Я все еще держал в одной руке факел, пламя осветило ее обнаженную фигуру, стройную и в то же время необыкновенно чувственную.
Вторая вскрикнула ревниво:
– Кенга, это нечестно! Мы должны все вместе…
Она тоже сбросила одеяло, я ахнул, такой фигуры еще не видел, и тут одеяло сбросила третья. Я прикусил губу, тяжелая кровь со всех периферий сразу пошла густым тяжелым потоком по назначению, я еще никогда не видел такой сексуальности, даже на порносайтах Интернета, где можно выставить все, что угодно, подрисовав в нужных местах…
«Чересчур красива и эротична, – мелькнула в голове острая мысль. – Такие из королевских спален руководят странами, затевают перевороты, объявляют войны, сменяют самих королей и возводят в короли любовников…»
– Да сгинут перед Лицом Твоим ненавидящие Его, – прошептал я, почти не двигая губами. – Да исчезнут яко дым…
Торжественные старинные слова прозвучали в ночной тишине достаточно отчетливо. Яркий трепещущий свет ударил по глазам. Я отшатнулся, тут же над головой сухо и страшно треснуло, раскололось, лопнуло, и лишь потом в стороны прокатились тяжелые раскаты грома.
Вместо женщин на кратчайший миг возникли серые чешуйчатые звери. Пасти распахнуты, капают слюни, зубы блестят – затем тьма, я слышал только шипение, легкий треск, пощелкивание. Ослепленные глаза медленно привыкали
Я вздрогнул, ноги ослабели. Слева всего в сотне шагов чернеет высокая страшная башня. Как я ее не увидел, ума не приложу. Или мне кто-то умело отвел глаза, так это называется. Я видел все, что угодно, только не эту башню, от которой так и веет злом, ужасами, предательством. Правда, вместо чудищ я тоже увидел не совсем то, что было, но тут, видимо, они побаивались, что я пробуду в круге света всю ночь, а их сила, видимо, срабатывает только в ночи…
Я добрался до коня, успокоил, тот дрожит, почти как и я, но я человек, а не тварь дрожащая, взял себя в руки, хоть и противно, поставил ногу в стремя, готовясь взлететь в седло с первой попытки… заставил себя опомниться.
Зловещая башня смотрит черными провалами окон. Яркий лунный свет увязает в той тьме, я почти физически ощутил этот плотный, как протекторная шина, мрак. Сердце сжала холодная ладонь страха. Конь дрожал, храпел и пятился.
Очень хотелось выругаться, сказать что-нибудь злое, и сказал громко, инстинктивно выбрав самые убийственные слова:
– Во славу Единого!.. Сгинь, яко дым!..
Отвернулся, похлопал коня по шее, поцеловал в умную морду. За спиной страшно грохнуло. Земля вздрогнула, словно еще один испуганный конь, только побольше.
Стены валились, исчезали в клубах черной пыли. Башня оседала, как кусок сахара в кипятке, волны пыли и дыма расходились в стороны. На нас с конем надвинулась целая стена. Я ухватился покрепче за повод, глаза и рот захлопнуть не успел, закашлялся, стал тереть глаза, а из пыльного облака выкатился камень и больно ударил по ноге. Я поспешно отступил, но тяжелая пыль оседала быстро, это не туман. Пока я успокаивал дрожащего, как тургеневская барышня, коня, от башни не осталось даже руин, как при пожаре или землетрясении, – груда камней сперва превратилась в песок, а его развеяло незримым ветром.
Я посмотрел под ноги. На месте булыжника, шарахнувшего меня по голени, таяла, почему-то пуская пузыри, горстка песка.
– Велика сила Господня, – сказал я коню, повторяя часто звучавшие в походе слова священника, Ланзерота, даже Бернард их употреблял частенько, иногда вместо мата. – Бог долго терпит, но больно бьет…
Конь фыркнул, не понимая, почему ж тогда Бог ждал, когда попрошу разрушить эту колдовскую башню. Даже ему, коню, понятно, что надо бы ее сразу, как только заприметил, он же всевидящий…
Костер разгорелся, яркий оранжевый свет накрыл нас, как золотой полусферой, и за ее пределами на месте привычного обжитого мира снова сплошная чернота, словно гигантский осьминог пустил защитное облако чернил. Между лопатками проползла сосулька. Свет костра подобно Богу разделил мир на свет и тьму, а я, устрашенный, без нужды побросал в огонь крупных сучьев, притащил пару сухих стволов. Да еще массивный обломок ствола, на котором сижу, чуть отсырел, но в таком ж'aре тоже даст хорошее пламя.