Ричард Львиное Сердце: Поющий король
Шрифт:
— Рад видеть героя Арзуфской битвы, — сказал император, бесцеремонно разглядывая своего пленника. — И первым делом спешу сообщить вам новость, полученную только что из Леванта. Ваш заклятый враг султан Саладин мертв.
— Что?! — Сердце в груди Ричарда оборвалось, будто ему сообщили о смерти Беренгарии. — Убит? Ассасины?
— Нет, не убит и не ассасины, — улыбнулся Генрих. — Лихорадка, которой он страдал последние полгода своей жизни, и, кажется, точно такая же, как у вас, свела его в могилу.
— Стало быть, он не смог пролить Божьи слезы… — горестно промолвил Ричард.
— Что? Божьи слезы?
— Вам не понять.
— Вы, кажется, не рады этому
— Скажу честно, не рад. Я любил своего врага. И он любил меня. Без Саладина в мире станет гораздо скучнее. Это был великий человек. Чему же тут радоваться?
— Хотя бы тому, что теперь крестоносцам станет гораздо легче дышать в Святой Земле и, быть может, новые вожди в ближайшем времени возьмут Иерусалим.
— Уж не вы ли с герцогом Леопольдом? — усмехнулся Ричард довольно оскорбительной усмешкой.
— Почему бы и нет? — горделиво вскинул брови молодой император. — Мы не станем совершать ваших ошибок.
— Осторожнее пересекайте мелкие речушки, — продолжал издеваться Ричард. — И когда будете их переезжать, снимайте с себя все доспехи. А вообще я советую вам не завоевывать Святой Град, а подкопить побольше денег и выкупить его у Алафдаля. Торговля у вас получается лучше, чем война.
— У Алафдаля?
— Ну да. Полагаю, он наследовал трон своего отца.
— Да, кажется, нового султана зовут Алафдаль. А знаете, эн Ришар, как именуют вас ваш брат и король Франции?
— Должно быть, как-нибудь очень ласково, — пожал плечами Ричард.
— Очень! Очень ласково! — расхохотался Генрих. — Они называют вас чертом.
— Чертом?
— Именно. Так и говорят: «Надобно не выпускать черта из плена».
— Бедняга Филу! Вкус стал явно ему отказывать. Жан-то всегда был недоумком, а вот Филипп-Огюст некогда считался одним из остроумнейших людей в pax francorum. Стало быть, я черт. А они, можно подумать, ангелы. Дайте мне только волю!.. Ваше императорское величество! Известно ли вам, что Церковь наказывает за притеснения и обиды, причиняемые крестоносцу? Знает ли Папа Целестин о моем бедственном положении?
— Знает. Он знает, что ваше положение отнюдь не бедственное, что вас превосходно содержат, выполняют любые ваши приказания, ни в чем не отказывают.
— Я крестоносец! Я громил врагов христианской веры силой своего оружия. Я отвоевал все побережье от Сен-Жан-д’Акра до Аскалона… И меня за это держат в клетке, как попугая!
— Аскалон срыт до основания благодаря вашей позорной договоренности с Саладином, — хмуро отвечал император. — Вы дважды загубили поход на Иерусалим. Поход, который не мог не быть удачным… Впрочем, не будем сейчас об этом. Суд выяснит, каковы были истинные ваши действия в Святой Земле.
— Что-о-о-о?!! Су-у-уд?!! — воскликнул Ричард, вне себя от гнева.
— Да, суд, ваше величество, — ответил Генрих. — Здесь, в Шпайере, готовится суд над вами, и вам придется отвечать за ваши поступки пред лицом императора Священной Римской империи и высших сановников Церкви.
— Что, и сам Папа Целестин прибудет?
— Не исключено. Вопрос о ваших пагубных деяниях имеет огромное значение. Я докажу, что вы, именно вы, король Англии, несете полный груз вины за то, что Гроб Господень до сих пор находится в руках у врагов Христа.
— Попробуйте докажите, — уныло откликнулся король Англии. — Позвольте мне теперь отправиться в место моего узилища.
Суд и впрямь вскоре состоялся. Там же, в Шпайере. Сначала сын доблестного Барбароссы выдвинул против Ричарда весь перечень обвинений, многие из которых были просто чудовищными. Среди них самыми головокружительными были обвинения
— Любя и уважая государя императора, блистательного Генриха Штауфена, а также всех вас, собравшихся, чтобы установить столь необходимую истину, я понимаю, что выдвинутые против меня обвинения рождены не только ложными слухами, но и той глубочайшей досадой христианского мира по поводу того, что Гроб Господень по-прежнему находится в руках у нехристей, равно как и Крест. Но все же мне хотелось бы позволить себе подробно поведать благороднейшему собранию обо всем, что происходило со мной с того момента, как я покинул родину и отправился к берегам Леванта.
И он стал подробно и красочно описывать события крестового похода, начиная с того дня, как он сел на легкий энек и отплыл в сторону Сицилии. Он говорил твердым и спокойным голосом, красивый и плавный звук которого стал понемногу завораживать слушателей, склоняя их сердца в сторону обвиняемого короля-трубадура. Лишь однажды голос Ричарда дрогнул, когда в большую палату Шпайерского дворца, в которой проходило судилище, вошел высокопоставленный представитель ордена тамплиеров, сенешаль Жан де Жизор. Сделав над собой усилие, Ричард взял себя в руки и продолжал рассказ в том же твердом и спокойном духе. Он не только отклонил все обвинения, но и вполне исчерпывающе объяснил причины их возникновения. Когда он окончил и, поклонившись всем собравшимся, сел в свое кресло, многие стали говорить о нем добрые слова, и стало ясно — судилище провалилось. Однако, когда дошла очередь до Жана де Жизора, на голову Ричарда вновь полились неслыханно лживые обвинения.
— Ваше величество, — сказал сенешаль великого магистра тамплиеров, — смею вам напомнить, что я лично, по вашей просьбе, сопровождал вас и вашего поверенного коннетабля Робера де Шомона к старцу горы Синану в замок Субейба, где вы, уединившись с дьяволоподобным вождем секты убийц, о чем-то долго беседовали. Затем в вашу честь Синан приказал своим фидаинам [147] прыгать в пропасть, и они покорно прыгали, покуда после десятого или двенадцатого юноши вы не приказали Синану остановить ужасное зрелище. Так вот, позвольте вас спросить, о чем вы тогда беседовали с Синаном? Не о том ли, как избавиться от своего главного соперника, от Конрада фон Монферрата?
147
Фидаин — условно принятое наименование ассасинских офицеров. На самом деле в иерархии у ассасинов фидаин — пятый чин, и, в соответствии с троичной системой, фидаинов могло быть только восемьдесят один человек.