Ричард Львиное Сердце: Поющий король
Шрифт:
— Он и так поклялся не покидать Ларнаку, покуда не выплатит назначенную мной стоимость длины своего острова, — возразил Ричард, на что Роберт де Шомон заметил:
— Исаак вероломен, ему ничего не стоит нарушить любые свои клятвы и обещания.
Дом в Ларнаке ни в какое сравнение не шел с Базилеей Кефалией в Лимасоле, и ночью Беренгария много раз повторяла:
— Уедем отсюда, сердце мое. Туда, к нам, в Лимасол.
— Если ехать, — возражал Ричард, — то надо будет тащить с собой подлеца Исаака, а это уж совсем для него будет похоже на плен. Обидится, разъерепенится.
— Ну, может быть, здесь найдем
Рано утром они отправились на прогулку по городу, однако напрасно Беренгария мечтала о лучшем жилье — городишко оказался захолустным. Когда-то здесь находился город Китион, один из самых могущественных на Кипре. Потом он зачах, а завоеватели арабы полностью разрушили его. Они же стали и восстанавливать город, назвав его Киттим. Сюда, сопровождая воинов Аллаха, прибыла приемная мать самого пророка Мохаммеда, звали ее Умм Харам, она разъезжала на лошади, вдохновляя арабов на подвиги в битвах с греками. Во время битвы в окрестностях Киттима, на берегу Соленого озера, Умм Харам свалилась с лошади и насмерть ушиблась. А когда ее похоронили, с небес упал черный огромный камень, состоящий из чистого железа. И упал он прямо на свежую могилу приемной матери Мохаммеда, засвидетельствовав ее святость. Потом арабы возвели над могилой Умм Харам мечеть, а вокруг мечети разбили огромный сад с фонтанами.
Обо всем этом Ричарду рассказали, когда он подивился большому количеству людей в сарацинских облачениях. Ему захотелось поглядеть на камень, свалившийся с небес, и он с Беренгарией отправился в обитель Умм Харам. Войдя в упоительную прохладу чудесного сада, он почувствовал истинную святость этого места. Ощущение святости отразилось на его лице, и быть может, только поэтому арабы весьма благосклонно отнеслись к его посещению и даже провели к могиле своей праведницы, а когда он попросил приоткрыть покрывало, укутывающее огромный камень, они после некоторых прений друг с другом приподняли с одной стороны краешек ковра. И один из арабов на ломаном французском сказал:
— Когда Мелек-Риджард есть какой-то болезнь и когда Мелек-Риджард имей чистое сердце, он надо коснуться камню Умм Харам.
— Мелек-Риджард? — удивился Ричард. — Это я, что ли?
— Ты есть Мелек-Риджард, — закивал головой мусульманин. — Сам султан Салах-ад-Дин дал тебе такой имя. Оно значит «великий государь Риджард».
— Ты слышишь, Беранжера! — воскликнул радостно король Англии. — Уже и сарацины почитают меня как великого государя!
— Да, — продолжал кивать араб, — Салах-ад-Дин ждет тебя, Мелек-Риджард. Он люби хороши враг.
Тут Ричард, едва не плача от восторга, прикоснулся к поверхности камня, лежащего на могиле приемной матери пророка Мохаммеда. Поверхность камня была прохладной и в то же время — как будто живой.
— Боже правый! — прошептал Ричард. — Избави меня от недуга моего и дай мне в честном бою сразиться с благороднейшим Саладином, встречи с которым я жажду отныне более всего на свете. И пусть как можно скорее закончатся мои приключения на Кипре, чтобы я мог не мешкая отплыть в Святую Землю. Пусть Исаак выполнит все условия и не заставит меня вновь воевать с ним.
Поклонившись благожелательным сарацинам, Ричард в волнении покинул обитель Умм Харам.
— Почему бы нам здесь не поселиться, любовь моя? — спрашивала Беренгария.
— Потому что тогда меня объявят союзником
Он хотел было еще посмотреть, как на озере добывают соль, но гонец из Ларнаки помешал ему. В качестве гонца выступал старый тамплиер Робер де Шомон. Вид у него был огорченный.
— Ваше величество, — обратился он к королю Англии, — беда! Проклятый и вероломный Исаак ночью сбежал со всеми своими приближенными людьми из города. Смотритель дворца, в котором Исаак жил, сказывает, что ему примерещилось, будто вы хотите напасть на него среди ночи. Якобы даже кто-то внушил сию мысль Исааку.
— Кто-то? — взвился Ричард. — А не видел ли ты здесь, в Ларнаке, Жана де Жизора?
— Нет, не видел, ваше величество. А что, он здесь? Вы его видели?
— Не видел, но и не удивлюсь, коли увижу.
— Не могут же все пакости мира исходить от одного человека.
— Еще как могут, Робер, еще как могут! Иной раз мне кажется, что и мои прыщи наколдовываются твоим родст… — прости, забыл! — твоим соседом по имению.
Возвратившись в Ларнаку, Ричард принялся собирать войско для похода. Великого магистра тамплиеров, назначенного флотоводцем, он отправил в Лимасол с поручением всем кораблям, стоящим в лимасольской гавани, сниматься с якоря и рассредотачиваться вдоль всего кипрского побережья, сторожить, чтобы коварный деспот не сбежал с Кипра по морю. Оставалось выяснить, в каком направлении бежал Исаак — на север, в Никосию, или на восток, в Фамагусту. К утру следующего дня стало известно — деспот бежал в Фамагусту. Войско пребывало в полной готовности, и задолго до полудня Ричард двинул полки на восток. Около десяти лье отделяло Ларнаку от берега залива Амохостос. Через час благоухание апельсиновых рощ, царящих в этом уголке острова, наполнило легкие и души крестоносцев, жара накалялась, но изредка свежий ветер бросался навстречу, и тогда мир, овеянный ветром и апельсиновым благоуханием, казался прекрасным. Еще через пару часов вдалеке в морской лазури показался город Фамагуста, лежащий на берегу восхитительного залива. Продвижению войск короля Англии никто не помешал, и, войдя в Фамагусту, Ричард узнал, что Исаак сегодня утром бежал в Никосию.
— А я уж думал, он будет бегать от меня по всей длине острова, до самого Андреевского мыса, — засмеялся Ричард, еще не решив, поворачивать ли полки на северо-запад или остаться до завтра здесь.
— Говорят, тут где-то из-под земли бьет целительный источник, — сообщил летописец Говден. — Купание в нем облегчает кожные болезни.
— Следует этим воспользоваться, эн Ришар! — воскликнул Робер де Шомон. — Оставим на завтра поход на Никосию.
Беренгария тоже была за то, чтобы посетить целительный источник.
— Ну что ж, — согласился король Львиное Сердце, — как видно, не поможет мне камень Магометовой приемной матери.
— Как бы только вред не принес, — вздохнула Беренгария. — Не надо было прикасаться к нему. Ведь ты не магометанин, друг мой. С тех пор как мы побывали в той сарацинской обители, меня не покидает тяжкое предчувствие.
В Фамагусте было очень хорошо. Лучший дворец здесь назывался точно так же, как в Лимасоле, — Базилея Кефалия, и построен он был точно так же. Беренгария была счастлива, словно они вернулись в Лимасол.