Ричард Львиное Сердце. Король-рыцарь

Флори Жан

Было придумано много причин, чтобы объяснить такое решение. Первая — состояние его здоровья. Филипп был, бесспорно, тяжело болен, вероятно, как и Ричард, но переносил болезнь значительно хуже. Хронисты не имеют ни малейшего сомнения в правдоподобности этой болезни. Даже Амбруаз соглашается с этим, хотя не считает эту причину достаточной.

«Он возвращался из-за своей болезни: это то, что говорил король, что бы ни говорили другие; но никто не мог дать ни малейшего свидетельства того, что болезнь считается достаточным мотивом для того, чтобы оставить службу Королю, который ведет и направляет всех королей (земли)»^{43 [377]} .

377

43 Ambroise, v. 5257.

Говорилось также о недоверии, которое испытывал Филипп по отношению к Ричарду, который, как говорили в лагере, хотел отравить его. Филипп мог бояться за свою жизнь и еще больше (так как он не

был трусом) за судьбу своей династии, так как его сыну было лишь четыре года. Ричарда также обвинили в союзничестве с Саладином, так как он неоднократно выражал ему уважение и обменивался с ним подарками. Здесь проявляется недоброжелательность, к которой мы вернемся позже; на данный момент лучше не уделять этому слишком много внимания^{44 [378]} . Более правдоподобной и реальной кажется зависть короля Франции к сопернику, который превосходил его во всем: в физической форме, в богатстве и, следовательно, в щедротах, в храбрости, в дипломатии, в искусстве использовать посредников. Ричард умел выигрывать войны и сражения, но еще лучше он умел присваивать себе славу и шествовать как победитель. Его говорливость и темперамент экстраверта способствовали лишь тому, что интровертный, обидчивый, желчный король Франции еще больше замыкался в себе, чему также способствовали болезнь и подозрения, которые для него сочинял его союзник Конрад Монферратский. Филиппа Августа толкала на отъезд и другая, политическая, причина: 1 июня умер Филипп Фландрский. Момент благоприятствовал тому, чтобы предъявить права на Артуа. Такая перспектива для столь осторожного суверена-реалиста, как Филипп Август, стоит всех причин, и он решил оставить Ричарду всю славу от гипотетического завоевания Иерусалима и отправиться на повседневные завоевания, способные усилить могущество его королевства^{45 [379]} . Ни просьбы баронов Франции, ни требования Ричарда не смогли убедить Филиппа остаться. Этот отъезд должен был сильно сказаться на репутации короля Франции и поднять престиж его соперника, пребывавшего «на службе у Царя небесного».

378

44 См. дальше стр. «Те, кто сражается».

379

45 Эта причина была уже замечена Guillaume de Newburgh. Historia regum Anglicarum, 357.

28 июля два короля встретились еще раз, чтобы попытаться урегулировать конфликт о наследии трона Иерусалима. Им удалось прийти к компромиссу, приемлемому для обеих сторон, путем взаимных уступок. Ги де Лузиньян стал пожизненным королем Иерусалима, но доходы от королевства должен был делить с Конрадом, который ко всему прочему получал территорию Тира (фактическим владельцем которого он уже был), Сидон и Бейрут. Жоффруа де Лузиньяну, в свою очередь, достались сеньории Яффы и Аскалона, которые еще нужно было отвоевать. После смерти Ги, даже если у него будут наследники, корона должна была перейти Изабелле, а следовательно, Конраду и их наследникам.

На следующий день, 29 июля, Филипп пришел просить официального разрешения у короля Англии вернуться в свое королевство. Ричард уступил его просьбе (как ему отказать?), но отнесся к ней с недоверием: не воспользуется ли Филипп его отсутствием, чтобы что-то предпринять на его континентальных землях, в Нормандии и Пуату, например? Не сговорится ли он с его братом Жаном, который, как он узнал в Мессине, снова хотел захватить власть в Англии? Он попросил Филиппа заключить своего рода пакт о невмешательстве, пока он будет находиться на Святой земле. Большая часть хронистов передает этот пакт различными словами, но согласованно^{46 [380]} . Гийом де Нефбург, например, настаивает на недоверии Ричарда:

380

46 Gesta Henrici, II, 184; Raoul de Coggeshall. Chronicon anglicanum, 34, Richard de Devizes, 48.

«Король Англии из-за их недавних разногласий не верит в его благие намерения; также он потребовал в присутствии знатных людей, чтобы тот пообещал не причинять никакого вреда его землям и людям до его возвращения»^{47 [381]} .

Амбруаз, который, возможно, был непосредственным свидетелем этой сцены, дает более точные сведения:

«Он попросил его поклясться на реликвиях, что он не нападет на его земли и не будет ему вредить, пока тот находится в паломничестве, и что как только он вернется, король Англии не причинит ему вреда и не начнет войну без предупреждения как минимум сорок дней. Король поклялся, а в залог оставил доблестных людей, таких как герцог Бургундии, граф Генрих и еще человек пять или больше, но их имен я не помню»^{48 [382]} .

381

47 Guillaume de Newburgh. Historia regum Anglicarum, 357.

382

48 Ambroise, v. 5305; Itinerarium, III, 22.

Филипп поклялся, положив руку на Евангелие. Потом,

согласно договоренности, он оставил большую часть своей армии, которую передал в командование герцога Гуго Бургундского.

31 июля Филипп Август покинул Акру в сопровождении своего союзника Конрада Монферратского и отплыл во Францию 3 августа. Сделав остановку в Антиохетте, он посвятил в рыцари сына местного сеньора, достиг Родоса, потом Рима, где он встретился с папой Римским, чтобы тот освободил его от клятвы, аргументируя это «предательством» Ричарда. Папа не был наивным человеком. Согласно некоторым хронистам, он, наоборот, даже усилил требования:

«Мы тебя никоим образом не освободим от клятвы, которую ты дал королю Англии сохранять мир до его возвращения; мир, который ты должен сохранять как государь-хритианин, даже не давая клятвы; мы, наоборот, расцениваем эту клятву как полезную и честную и усиливаем ее своим апостолическим могуществом»^{49 [383]} .

С этого момента, подчеркивают английские хронисты, Филипп вознамерился сойтись с императором Генрихом VI против Ричарда^{50 [384]} .

383

49 Guillaume de Newburgh. Historia regum Anglicarum, 358.

384

50 Roger de Hoveden. Chronica, III, 123, 167; Guillaume de Newburgh. Historia regum Anglicarum, 357.

Ричард, который, вероятно, не поверил в клятву короля Франции, какой бы ни была сила морали того времени, сдерживающая такой торжественный религиозный акт. Если он остался, то только потому, что страстно желал совершать подвиги на службе у Бога и стремился к достижению цели, которая была поставлена перед крестоносцами — забрать у Саладина Иерусалим и Святые места. Всегда ли он помнил о пророчестве калабрийского монаха? Возможно, но не обязательно. Озабоченность собственной славой способна была толкнуть этого короля-рыцаря на более славные поступки, чем осада, пусть даже увенчанная успехом, — осада, во время которой, будучи больным, он не сыграл в своих глазах никакой значимой роли как военачальник, лучник или стратег. Ему необходимо было найти себе иное применение, он должен быть рыцарем с мечом и копьем. Где, как не на Святой земле, можно было завоевать духовную награду и эту признанность мужчинами и... женщинами. Как пел в то время и по этому поводу трувер Конон де Бетюн во время его отъезда в Сирию:

И отправил он меня собираться в Сирию,

Ведь я не должен покидать своего создателя. (...)

И знает каждый, млад и стар,

Что он должен заниматься рыцарством,

Чтобы завоевать Рай и почести,

И награду, и любовь друзей^{51 [385]} .

РИЧАРД ПРОТИВ САЛАДИНА (1191-1192)

Отъезд Филиппа Августа оставил Ричарда одного лицом к лицу с Саладином. Престиж победы над мусульманским государем, впервые полученный двумя суверенами в Акре, отныне отражался только на короле Англии, какими бы ни были прежде соответственные, неоспоримые заслуги армии под командованием Филиппа. Бесславное предательство Филиппа стирает в глазах современников и в глазах историков действия армии и упорную борьбу крестоносцев Франции. Иными словами, слава Ричарда «питается» одновременно его собственными достижениями, реальными и выдуманными, и поведением его французского соперника, признанным постыдным. Неизбежное сравнение отношений двух королей оборачивается в пользу короля Англии. Он пришел, увидел, победил; он не сбежал с поля боя при первой же возможности. Он стал героем христианства.

385

51 Les chansons de Conon de Bethune / Ed. Wallenskold A. Paris, 1921. P 6-7.

Горькая победа

Филипп вернулся к себе как трус, как политик, ставящий свои интересы выше интересов Бога. Попытки оправдаться, чтобы замять стыд, испытанный многими по поводу его преждевременного возвращения, плохо скрывают затруднение многих верных сторонников перед таким поведением, которое многими расценивалось как побег. Они пытались на хрупких основаниях сослаться на болезнь Филиппа, обвинить Ричарда в предательстве, в заговоре с врагом, в сотрудничестве с Саладином, в покушении на жизнь Филиппа Августа и его кандидата Конрада Монферратского, подчеркивая без преувеличения великодушие короля Франции, который оставил достаточно денег для содержания в течение трех лет пятисот рыцарей и тысячи пехотинцев, — впрочем, эти цифры можно оспорить^{1 [386]} .

386

1 Rigord. Gesta Philippi regis, § 81. P. 116; Guillaume le Breton. Gesta Philippi Augusti / Ed. Delaborde H. F. // (Euvres de Rigord et de Guillaume le Breton. Paris, 1882. P. 118. Об этом см. Gillingham J. Richard Coeur de Lion. P. 247. См. также ошибочное предположение продолжателя Гийома Тирского: больной Филипп не мог оставить королевство без наследника в момент, когда Ричард якобы сообщил ему (лживую) новость о смерти его сына Людовика (La continuation de Guillaume de Туг / Ed. Morgan M . R. Paris, 1982. P. 128-131).