Ричард Львиное Сердце
Шрифт:
В общем, все будущее королевства Иерусалимского вновь оказалось под вопросом. «Крепкого мужа», на которого надеялся Ричард и который энергично доказывал свою доблесть, больше не было. Надлежало отыскать другого претендента, поскольку собрание баронов единодушно отвергло саму мысль о Ги Лузиньяне.
Бароны склонились к кандидатуре графа Генриха Шампанского, который прибыл в Тир, узнав о произошедшем убийстве. По матери, Марии Шампанской, дочери Алиеноры Аквитанской, граф приходился племянником Ричарду Львиное Сердце, тогда как по отцу, графу Шампанскому, — Филиппу Августу. Ничего лучше нельзя было и выдумать ради примирения двух армий, разногласия между которыми недавно вновь обострились. Выбор одобрили все, включая короля Ричарда, которому тем не менее пришлось и поспорить со своим племянником: «Он говорил графу Шампанскому, что эта дама (то есть Изабелла. — Р. П.)понесла бремя от маркиза».
Это положило начало периоду сердечного согласия между христианами, пребывавшими в Святой земле. Генрих Шампанский вступил в пределы Сен-Жан-д-Акр вместе со своей супругой Изабеллой, что была «чище драгоценного самоцвета», как пишет хронист.
Что касается Ги Лузиньяна, то и для него подвернулся неожиданный выход. Король Ричард, не имея средств для сохранения за собой нечаянно завоеванного им острова Кипр, попытался было продать его ордену тамплиеров за сто тысяч дукатов, но храмовники побоялись враждебности островитян: восстание в Никосии накануне Пасхи, 5 апреля 1192 года, оказалось достаточно жестоким, чтобы напугать несостоявшихся властителей. Тогда-то и задумал Ричард превратить остров во фьеф Ги Лузиньяна, короля без королевства. В мае 1192 года барон из Пуату вступил во владение островом, ценой уплаты сорока тысяч дукатов, взятых взаймы у одного обывателя из Триполи. Не ведая того, он основал династию, просуществовавшую на острове более двух столетий, до 1474 года.
Но эпопея Ричарда была далека от завершения. 17 мая, после нескольких вооруженных стычек в окрестностях Аскалона, король осадил Даронскую крепость, которая благодаря своим семнадцати башням, что незадолго до этого были укреплены мусульманами, господствовала над равнинным побережьем на пути через Синайскую пустыню. Он взял эту твердыню через пять дней, как раз в то самое время, когда на помощь к нему подошли с одной стороны Генрих Шампанский, торжественно отпраздновавший свое бракосочетание, а с другой — войска Юга Бургундского. Вооруженные силы франков, воссоединившись, совместно отметили в Дароне праздник Пятидесятницы, пришедшийся в том году на 24 мая.
Выступление на Иерусалим на этот раз казалось неминуемым. «Так уговорились король со всеми его людьми об осаде Иерусалима, и предложено было присягнуть на Святом Евангелии, что никогда никто не откажется от осады, пока есть у него конь или иное животное, которое можно съесть, прежде чем город не будет сдан или взят силою», — читаем мы в прозаическом англо-нормандском повествовании о крестовом походе и о смерти короля [48] . Сам король как будто тоже был настроен решительно и собирался взять Иерусалим, несмотря на дурные вести из Англии. Армия перегруппировалась в Аскалоне и выступила в направлении крепости, которая носила имя Белый Страж, или Тель-эс-Сафиех, и располагалась на возвышенности, господствовавшей над портом, и далее на Латрун и Бетенобль.
48
См.: Johnston R. С.The Crusade and death of Richard I. Oxford, 1961; P. С. Джонстон опубликовал тексты рукописей из собрания англо-нормандских текстов (Anglo-Norman Texts, XVII).
В самом Святом Граде беспокойство достигло предела; арабские летописцы оставили нам описание паники, овладевшей обывателями: пришлось силой удерживать население от массового бегства. Встревожился и сам Саладин, а еще более эмиры из его окружения, особенно когда стало известно об одной из разведывательных вылазок короля и о том, что несколько его рыцарей подъехали совсем близко к Иерусалиму и их было видно в каких-то пяти километрах с крепостных стен города; рыцари разграбили место, которое сегодня носит имя Абу-Гхош и в котором в то время находился прославленный источник и караван-сарай. Храмовники воздвигли там церковь, поскольку полагали, что здесь некогда располагался евангельский Эммаус. В наше время этот храм отреставрирован.
Тут случилось происшествие, которое не могло воодушевить крестоносцев и подробности которого сообщаются в уже цитировавшемся англо-нормандском тексте:
«В эту ночь собрался король Ричард, и с ним пятьдесят рыцарей, посетить одного святого отшельника, обитавшего на утесе горы Святого Самуила, который имел дар пророчества; он никогда не покидал
Слух об этой встрече прошел по войску, измученному великим нетерпением. Военачальники пожелали дождаться подкреплений из Акры, а время уходило… В самом деле: в третий раз оказаться у самого Иерусалима и даже не попытаться пойти на приступ, хотя и султан встревожен, и окружение его не рвется в бой, и вполне можно было рассчитывать на удачу!
И тут королю Ричарду удается захватить один весьма важный караван, двигавшийся из Бильбаиса, что в Египте; о его прохождении стало известно от бедуинов, по своей воле шпионивших для Ричарда. Отправившись ночью в Каратье (Галатию), Ричард буквально обрушился на конвой у так называемого Круглого водоема; и хотя караван стерегли две тысячи солдат, он целиком оказался в руках Ричарда, а охранники разбежались. «Люди, которые вели караван, сдавались в плен оруженосцам и конным рыцарям и приводили к ним под уздцы груженых верблюдов, и мулов, и мулиц, на которых везли те грузы, что были столь же драгоценными, сколь и богатыми»; четыре тысячи семьсот верблюдов и еще столько мулов, мулиц и ослов, что «никак невозможно было их сосчитать». «Никому в этой стране так не везло с добычей»: золото, серебро, драгоценные ткани, доспехи, пряности в неисчислимых количествах!
Эта нечаянная удача в той же мере ободрила вождей крестоносцев, сколь и подорвала дух эмиров в Иерусалиме, где стали заметны разногласия между курдами и мамелюками, о чем упоминает также и Амбруаз. Беха эль-Дин дает картину крайней растерянности, в которой пребывал Саладин в дни после нападения на караван, то есть после 20 июня 1192 года.
Французские отряды и герцог Бургундский на этот раз тоже были готовы к нападению на Иерусалим. Но Ричард отказывался, и понять это никак невозможно. «Если дело обернется для нас неудачно, то я останусь навсегда виноватым и потеряю честь», — признавался он Амбруазу. Вновь созвали ассамблею: двадцать человек, которые представляли как французов, так и армию короля, ордена тамплиеров и госпитальеров и баронов Святой земли, в конце концов решили не предпринимать нападения на Иерусалим; было это 4 июля, пятью годами спустя, день в день, после разгрома у Хаттина.
Когда Иерусалим как на ладони, О том ли мы молились? Кто нас гонит? Но мы уходим от Святого Града, Без боя, не испробовав осады. А мы Иерусалим так вызволить мечтали, Что жизнь пустой, пока он не свободен, почитали.Несмотря на великое обожание, с которым хронист Амбруаз всегда относился к Ричарду, он так же, не без печали, вспоминает о том, что
Паломничества Боэмунда, Танкреда, Вошли в историю, ибо победа От Бога ниспосылалась им.Возобновились переговоры, а в лагерях измученные зноем люди распевали тем временем мстительные песни то про Ричарда, то про герцога Бургундского.
По возвращении в Акру король Англии стал готовиться к выступлению на Бейрут со своим «совсем потускневшим и безрадостным» войском.
Король в шатре своем к вечерне собирался И часа должного для службы дожидался. Тем временем вошло в порт Акры судно. И люди на берег сошли. И как-то чудно Себя они вели. Не грузом занялись, А поспешили к королю. И только добрались, С порога: «Государь! — вскричали. — Помоги! Не то захватят Яффу вновь враги!»