Ричбич
Шрифт:
– Что это?
– Да какая разница? Просто подписывай здесь, – мама нервно тыкает пальцем в бумагу с жирной надписью в шапке «Договор безвозмездного отчуждения». – Господи, мне еще приходится выпрашивать свое. Сколько можно? Ты ведешь себя как отец – невыносимо! – она достает пачку сигарет. – Только все и думают, что о себе. А обо мне кто побеспокоится? – легкий винный аромат доносится до меня. Она снова пьяна. – Столько сделала для тебя, а ты все одно. Я для тебя враг, что ли? Если бы не я…
–– Что, если бы не ты? Что, если бы
Она замерла, убрав сигарету в пачку.
– Я бы не закончила колледж? Я бы не стала чемпионкой Европы? Я бы не нуждалась в деньгах? Я бы не искала материнского совета, ласки, любви? Что, если бы не ты, мама? – впервые я почувствовала желание ударить эту женщину.
Она сидит, уставившись на красно-белую пачку сигарет. Я зло хватаю бумажку, смяв край, нарочно вывожу огромную подпись, вылезая за обозначенные ей края. – Это должно сделать тебя счастливее, – бросаю ей в лицо документ и ручку.
Столько раз казалось, что рано или поздно мама посмотрит на мои медали и скажет: молодец. Посмотрит на то, какая я стала взрослая, и скажет, что во мне не сомневалась. Теперь я не сомневаюсь. Не сомневаюсь, что она – тварь.
Захожу в продуктовый магазин у своего дома.
– Пачку "Кисс" и два джин-тоника.
– У нас сегодня праздник? – зайдя в кухню, спрашивает Женя.
–– Да. Похороны, – я запрокидываю голову и залпом выпиваю джин-тоник. Глоток, глоток. Я чувствую Женин взгляд на своей шее – там, где еле заметный кадычок отправляет внутрь кислое пойло.
– Кого хороним? – потирая руки, Женя присаживается рядом.
– Прошлое.
– Это мое любимое мероприятие, – он тянется к банке.
– Купи себе сам! – резко кладу руку сверху его руки.
– Не больно-то, – Женя начинает привычные манипуляции.
Сейчас он встанет. И с кислой рожей пойдет в комнату.
Да. Так и есть – встает и идет в комнату.
Сейчас он включит на всю громкость телевизор и будет сидеть в телефоне, демонстрировать равнодушие и искать очередную дурочку на сайте знакомств. За три года я насмотрелась на этот театр драмы.
– «Давай, дурмань, горючая вода», – читаю название на банке.
Из комнаты слышится громкая музыка.
Ложусь в кухне на диван. Приходит Женя и ложится рядом. Сопит. На меня не смотрит. Демонстрация презрения продолжается. Мне, как никогда, все равно. И почему раньше я так не делала? Все переживала. Чего-то дергалась, плакала, просила. А сейчас все, что я хочу, – это спать. Тяжелые веки смыкаются сами собой, и мне кажется, от такого спокойствия я даже всхрапываю.
Просыпаюсь от того, что его рука мнет мою грудь под футболкой. Уже глубоко за полночь. У Жени всегда был свой режим, и обычно я под него подстраивалась. И сейчас все это кажется страной формой полового сожительства.
Достаю его пятерню и отшвыриваю к остальному телу.
–– У тебя кровавое
– Отвали, сказала! – я отворачиваюсь.
– Совсем немного нежности для любимого. Ты же не хочешь меня расстроить? – он тянется меня поцеловать.
Перебил мне сон. Я его ненавижу. Меня воротит от него.
– Хочешь внимания? Нежности?
Он улыбается.
– Ласки? – я улыбаюсь ему в ответ, приподняв брови.
– Как ты хочешь? – Он валится на спину, заложив руки за голову.
Я молчу.
– Ну, мне нравится, когда ты фантазируешь, – от него воняет трехдневным отсутствием душа.
– Например, так? – сдергиваю до колен его трусы.
– Да, – тихо говорит он.
– Или так? – целую его в грудь. Он кивает. – Может, так? – целую в живот. Он закрывает глаза. – Или так? – целую в бедро.
Он глубоко вдыхает:
– Да, да.
– Тогда иди и подрочи!
Он вскакивает с дивана. Злой, тупой.
– Ты охерела?! Так не делают!
– Ты мне отвратителен. Ты эмоционально ущербен и интеллектуально низок! – я четко выговариваю каждое слово, вбивая их в его глупую голову.
– Так не живи со мной!
– Отлично! Собирай шмот и вали на хер, – я продолжаю изъясняться высоким стилем.
В его глазах страх – он не контролирует меня. Он понимает, что теряет меня и все, что было удобно столько лет. Он шлепает по выключателю. Зажигается свет.
– Отлично!
– Давай, тоскливая манда, шуруй! – кричу не я, а накопившееся во мне несогласие. Я только сейчас поняла, что Женя никогда не сделал бы для меня столько, сколько сделала для него я. Он бы не прятал в трусах мою траву и не ублажал капитана. Его гордость выше моих бед.
– Иди к лешему, потаскуха! – вопит он, натягивая куртку.
– Я всегда была тебе верна, – мне стала понятна направленность его мысли.
– Расскажи это следаку, – он ухмыляется и, отвернувшись, открывает комод.
– Тварь! – мои ноги подкашиваются, а к горлу подступает тошнота. – Урод! – мои кулаки бьют по спине ненавистного и презираемого Жени, который растаптывает последнее, что нас связывало. Но руки стали вдруг вялыми. Бессильными тряпочками они хлопают по спине мерзкого шакаленка.
А он скалит зубы и ржет.
– Да отвали, проститутка! – Женя с силой толкает меня. Я падаю, ударяюсь головой о стену.
Хлопает дверь. Он ушел.
Я плачу. Не от боли – от предательства. Время – не лучший друг. Время – кислота. В ней растворяется все. Проблемы, дни и бывшие.
Доползаю до дивана. Засыпаю.
С трудом открываю глаза. На телефоне 16:35 – ого, я проспала 13 часов.
Обхожу квартиру. Входная дверь осталась незапертой, а на месте для башмаков Жени – пусто. Он не вернулся. Наверняка, завис у своих дружков. Да и все равно. Будет ждать моего звонка или сообщений. Играет со мной. Надоело. Но тошнотное чувство осталось.