Рифтеры (Сборник)
Шрифт:
– У вас проблемы с формированием социальных связей, – заметила машина.
– Что? С чего ты решила?
– У вас хронический недостаток окситоцина. Это излечимое расстройство. Я могу назначить...
– Забудь, – ответила Лени. «С каких пор особенности личности стали „излечимым расстройством"?»
– У вас наблюдается чрезмерно активная выработка дофамина. Вы принимаете опиоиды или усилители эндорфина более двух раз в неделю?
– Да забудь ты об этом. Просто ответь мне про галлюцинации.
Кабина замолчала. Кларк закрыла глаза. «Только этого не хватало. Чтобы какая-то треклятая машина подсчитывала молекулы
Бип.
Кларк открыла глаза. На экране в основаниях полушарий головного мозга зажглась россыпь фиолетовых звездочек. По центру пульсировала крохотная красная точка.
«Аномалия» – зажглась надпись в углу экрана.
– Что? Что это?
– Обрабатываю. Пожалуйста, сохраняйте спокойствие.
Внизу выскочила надпись: «Поле Бродмана 19 (ЯЗЗА)» [69] .
69
Поля Бродмана – отделы коры больших полушарий головного мозга, различающиеся по своему строению на клеточном уровне. Выделяется 52 таких поля. 19-е поле – это ядерная зона зрительного анализатора, вторичная зона, отвечающая за оценку значения увиденного. При ее поражении возникают зрительные галлюцинации, страдает зрительная память и другие зрительные функции. 37-е поле обрабатывает цветовую информацию, отвечает за распознавание лиц и тел, а также за распознавание слов. При поражении 37-го поля часто развивается амнестическая афазия – затруднение в назывании предметов.
Снова послышался писк. Показалась еще одна мигающая красная точка, теперь чуть спереди.
«Поле Бродмана 37».
– Что это за красные пятна? – спросила Кларк.
– Эти отделы мозга отвечают за зрение, – ответила кабина. – Могу я опустить щиток шлема, чтобы осмотреть глаза?
– Я ношу линзы.
– Роговичные накладки не помешают сканированию. Могу я приступить?
– Давай.
Щиток скользнул вниз. Сеть из крохотных бугорков пунктиром расчертила его внутреннюю поверхность. Гул машины глубоко отдавался в черепе Лени. Она начала считать про себя. Прошло двадцать две секунды, прежде чем щиток вернулся на место.
Сразу после надписи о 37-м поле Бродмана появилась следующая: «Обл. желт, пятна НОРМ» [70] .
Жужжание стихло.
– Вы можете снять шлем, – объявила машина. – Каков ваш хронологический возраст?
– Тридцать два. – Она повесила шлем на крючок.
– Претерпевало ли ваше визуальное окружение значительные изменения в период от восьми до шестнадцати недель назад?
Целый год, проведенный в светоусиленных сумерках источника Чэннера. Путь на сушу ползком, вслепую по дну Тихого океана. А потом неожиданно яркое небо...
70
Желтое пятно – место наибольшей остроты зрения в сетчатке глаза, повреждение желтого пятна приводит к утрате центрального зрения.
– Да. Возможно.
– В вашей семье были зафиксированы случаи инсультов или эмболий?
– Я... Я не знаю.
– Умирал ли недавно кто-то из ваших близких?
– Что?
– Умирал ли недавно
Лени стиснула зубы.
– У меня недавно умерли все близкие мне люди.
– Менялось ли за последние два месяца давление окружающей вас среды? К примеру, находились ли вы на орбитальной станции или в негерметичном воздушном судне? Совершали ли вы погружения на глубину более двадцати метров?
– Да. Совершала.
– Во время дайвинга вы проходили декомпрессионные процедуры?
– Нет.
– Какова была максимальная глубина, на которую вы погружались, и сколько вы там пробыли?
Кларк улыбнулась:
– Три тысячи четыреста метров. Один год.
Кабина на секунду замолкла, но потом продолжила:
– Люди не могут пережить подъем с такой глубины без декомпрессии. Какова была максимальная глубина, на которую вы погружались, и сколько вы там пробыли?
– Мне не нужна декомпрессия, – пустилась в объяснения Лени. – Во время погружения я не дышу, все обеспечивали электри...
«Минуту...»
Она сказала, декомпрессии не было.
Разумеется, зачем? Пусть те, кто бултыхаются на поверхности, дышат из громоздких баллонов с кислородом, рискуя словить азотное опьянение или кессонную болезнь, если им случится залезть глубже положенного. Пускай они мучаются от кошмаров, в которых взрываются легкие и глаза, тускнея, превращаются в гроздья мясистых пузырей. У рифтеров был иммунитет к подобным неприятностям. Внутри станции Лени дышала, словно находясь на уровне моря, а снаружи не дышала вообще.
Не считая одного раза, когда ее буквально скинули с неба.
В тот день «Рыба-бабочка» медленно опускалась сквозь темный спектр вод, из зеленого в синий, а потом и в бессветный мрак, истекая воздухом из тысячи порезов. С каждым метром океан все больше проникал внутрь подлодки, сжимая атмосферу в единственном пузыре с высоким давлением.
Джоэлу не нравился ее вокодер. «Я не хочу провести последнюю пару минут слушая голос машины», – сказал он тогда. А потому Лени осталась с ним, дыша. Когда пилот – продрогший, напуганный, измотанный ожиданием смерти – наконец открыл люк, они уже погрузились, наверное, атмосфер на тридцать.
А она стала в ярости прорываться на берег.
Это заняло много дней. Подъем происходил постепенно, его хватило бы для естественной декомпрессии, газ в венах, по идее, должен был спокойно выйти через альвеолярные мембраны – если бы работавшее легкое постоянно использовалось. А оно не использовалось: так что же тогда случилось со сжатым воздухом из «Рыбы-бабочки», оставшимся в ее крови? Лени не умерла, а значит, его уже не было.
Газообмен не ограничивается легкими, вспомнила она. Дышит и кожа. Пищеварительный тракт. Не так быстро, конечно. И не так эффективно.
Может, недостаточно эффективно...
– Что со мной произошло? – тихо спросила она.
– Вы недавно перенесли две небольших эмболии в мозгу, которые периодически влияют на ваше зрение, – сообщила медкабина. – Скорее всего, ваш мозг компенсирует эти провалы сохраненными образами, хотя для уверенности мне хотелось бы понаблюдать такой эпизод в действии. Также недавно вы потеряли кого-то близкого: скорбь может быть фактором, катализирующим высвобождение визуальных...
– Что значит «сохраненными образами»? Ты хочешь сказать, что это воспоминания?