Рихард Зорге. Джеймс Бонд советской разведки
Шрифт:
"Пасс-аппарат" имел шесть тайных мастерских и в 1927–1932 годах, когда его деятельность достигла пика, ежегодно изготовлял около 400 комплектов документов, а его отделения были разбросаны по всей Европе. Но после прихода Гитлера к власти у советской разведки и Коминтерна начались большие проблемы с паспортами, так как деятельность "Пасс-аппарата" была парализована и его мастера вынуждены были покинуть Германию.
Если Зорге в 1933 году выехал из Союза и добрался до Японии благополучно, то уже Макса Клаузена на пути поджидали трудности. Первый паспорт, с которым ему предстояло выехать из СССР, был изготовлен неправильно, и Макса "завернули" в Одессе, так что пришлось ехать через Ленинград, и выбрался из страны он лишь со второй попытки. В Нью-Йорке тоже произошла накладка, уже с другим документом. Поэтому
Айно Куусинен вспоминала, как встретилась с Клаузеном в Японии в конце 1935 года: "До ноября меня никто не беспокоил, и мне удалось познакомиться со многими журналистами и людьми из высоких правительственных кругов. Но потом вдруг произошло нечто странное. Ко мне домой пришла незнакомая блондинка и сообщила по-немецки, что "наш общий друг доктор" велел мне срочно ехать в Москву, но до этого повидаться с ним. В тот же вечер я должна была встретиться с мужчиной, говорящим по-немецки, в цветочном магазине на площади Роппонги, и он отведёт меня к доктору. Женщина сказала также, что я должна срочно подготовиться к поездке в Москву и ехать кратчайшим путём.
Это было выше моего понимания! Разве мне не было сказано, что я пробуду в Японии несколько лет? Отчего же вдруг эти перемены, именно сейчас, когда мне удалось завязать много ценных знакомств? Как же я объясню свой внезапный отъезд знакомым?
Вечером я послушно пошла в цветочный магазин, купила два цветка. Там меня ждал толстый немец. Он не представился, и я не стала спрашивать его имени. Мы взяли такси и приехали в скромную двухкомнатную квартиру Зорге. Он подтвердил сообщение, но причины вызова не знал. Я должна ехать через Сибирь, в Москве остановиться в гостинице "Метрополь", там меня найдут. Затем он попросил передать в Москве несколько сообщений и дал денег на дорогу.
Толстый немец был главным помощником и радистом Зорге (позже я узнала, что его звали Макс Клаузен). Он просил меня сказать в Москве, что может открыть в Иокогаме магазин радиотехники и электротоваров — это будет прекрасная ширма и, кроме того, даст Клаузену средства к существованию. Для открытия предприятия нужно двадцать тысяч долларов.
Первым заданием Клаузена в Токио было встретиться с Зорге и снять для себя легальную квартиру. Место для встречи было заранее обговорено — вечер любого вторника в баре "Голубая лента", однако уже на следующий день после того, как Клаузен оказался в Токио, он совершенно случайно столкнулся с Зорге в немецком клубе. Оба сделали вид, что никогда раньше не встречались, и заново прошли через все формальности представления друг другу.
Несколько более трудным оказалось для Клаузена устроить себе "крышу". Он не был журналистом и не мог выступать в таком качестве. Он попытался было заняться экспортноимпортным бизнесом, но прогорел. И попытался снова. На этот раз компания "М. Клаузен Shokai" (Shokai — "компания" по-японски) с офисом в КараСумори Билдин, Shiba-Ku, Токио, добилась успеха.
"Клаузен Shokai" производила и продавала печатные станки для светокопировальных работ и флуоресцентные пластины — печатные формы гальванопластики. Среди его покупателей были и несколько крупнейших японских фирм, а также военные заводы, японская армия и японский ВМФ. Станки, которые Клаузен производил согласно имперским спецификациям, воспроизводили также и те самые светокопии, которые воровали агенты Зорге. В течение пяти лет после начала деятельности, "Клаузен Shokai" уже могла быть преобразована в акционерное общество с капиталом в 100 тысяч йен, из которых 85 тысяч были личной собственностью Клаузена. Он открыт филиал в Мукдене с уставным капиталом в 20 тысяч йен, что дало ему не только дополнительный законный доход, но и отличный предлог для получения банковских переводов из Нью-Йорка, Шанхая или Сан-Франциско, поскольку Клаузен совершал торговые операции за границей, а это служило превосходным прикрытием для финансовых переводов, поступающих из-за рубежа в адрес организации Зорге.
Анна Клаузен совершила четыре поездки одна, переправив свыше тридцати роликов микропленки. По возвращении ей выдали пять тысяч долларов, которые она депонировала на счет "компании" мужа. Но к досаде и раздражению Клаузена, вернулась она, нагруженная
В 1938 году, в самый разгар японо-китайской войны, Анна везла из Токио в Шанхай фотокопии — около тысячи страниц документов. Это был самый пик "фотографической" активности Зорге, после чего в связи с усилением мер безопасности в германском посольстве он уже был лишен возможности фотографировать документы и вынужден был запоминать их содержание. На этот раз Вукелич изготовил тридцать узкоформатных фотопленок, около метра длиной каждая. Анна прибинтовала туго скрученные пленки к телу.
Она вспоминала, сколь драматичной оказалась эта поездка: "В то время поездки в Шанхай, к ходе которых использовались фактически транспортные коммуникации военного снабжения, чрезвычайно сильно ограничивались. И каждый, кому удавалось получить билет на пароход, мог в любую минуту подвергнуться проверке. К тому же кругом было полно японских военных. В этих условиях в течение всей поездки я не могла позволить себе даже ослабить повязки на моем теле: нельзя было вызвать ни малейших подозрений ни у кого — даже у англичанки из моей каюты. Неприятные ощущения от сдавливающих тело повязок становились со временем все сильнее. Бедра распухли, при каждом шаге я готова была кричать от боли.
После нескольких дней этого путешествия, наполненных тревогой и страданиями, когда до Шанхая оставалось уже совсем немного, из судовых громкоговорителей вдруг прогремело сообщение, сделанное поочередно на нескольких языках: "Всех пассажиров просят пройти в зеленый салон!" Наш багаж японские таможенники незадолго до этого уже тщательно проверили прямо в каютах. Можно было, однако, не сомневаться, что в случае возникновения подозрений проверка проводилась повторно в отсутствие пассажира.
Пленки по-прежнему были со мной. Пришлось идти с ними на проверку. Вскоре в салоне собралось около двухсот пассажиров, и все двери его закрыли, Я чувствовала себя как мышь, угодившая в мышеловку. Удары сердца гулко отдавались в висках. Но именно сейчас важно было сохранить хладнокровие. Одна из дверей открылась, за ней виднелся проход, ведущий к леерному ограждению. Перед ней, образовав живой коридор, встали двенадцать полицейских — шесть мужчин и шесть женщин. Еще никогда мне не приходилось видеть такого унизительного досмотра. Мужчины-полицейские проверяли мужчин, женщины — женщин. Со скрупулезной тщательностью досматривалось все: от дамских сумочек и жилетных карманов до обуви, которую полицейские заставляли снимать. Японские полицейские ощупывали каждый шов на костюмах и юбках, простукивали подметки обуви и прикладывали подметки к уху, сгибая их — не раздастся ли подозрительное потрескивание. Женщины в полицейской форме ощупывали груди, бока и бедра пассажирок. Протесты какой-то увешанной драгоценностями англичанки были грубо оборваны ссылкой на законы военного времени.
Контроль, естественно, тянулся очень долго. Мне казалось, что меня поджаривают на медленном огне. Оставался единственный выход: в тот момент, когда настанет моя очередь, с разбегу прорваться сквозь заслон полицейских и броситься через леера в море! Попади я в лапы полиции — пыток не миновать; потом либо обезглавят самурайским мечом, либо повесят. Неужели труды Бранко, усилия всей нашей группы пропадут даром? Не теряя из виду дверь, я изо всех сил прижалась спиной к стене, чтобы как следует оттолкнуться… Моя очередь неотвратимо приближалась, но я не имела права ничем выдать волнения. Думаю, что тот, кому не доводилось пережить подобное, не может прочувствовать все это до конца!
Наконец, в салоне осталось только четверо пассажиров. И вдруг произошло невероятное: японцы внезапно прекратили досмотр. Вероятно, они не рассчитали время, так как пароход уже причаливал. Я чувствовала себя словно родившейся заново, со всей быстротой, на которую были способны подкашивающиеся ноги, побежала за моим багажом, на всякий случай взяла за руку ребенка, принадлежавшего англичанке с увесистыми чемоданами в руках, и как можно быстрее и незаметнее покинула японское судно, а затем и порт. Материалы я передала связному только на следующий день, поколесив предварительно в нескольких такси по городу, чтобы оторваться от возможного преследования и убедившись, что за связным тоже нет "хвоста".