Рикошет
Шрифт:
— Ладно, — говорит Ло сквозь стиснутые зубы, решив оставить эту тему. — Теперь можешь идти.
После долгой паузы Джонатан спрашивает: — Вы же предохраняетесь?
Боже мой! Я почти сжимаюсь в комок, но Ло держит руку на внешней стороне моего бедра, которая обнимает его за талию.
Ло закрывает глаза, потом открывает их, и его взгляд становится еще более пристальным.
— Да, — отвечает он тем же резким голосом, как будто каждое слово смертельно опасно.
— Хорошо. Я бы предпочел не объяснять ее отцу, почему мой сын не может держать свой
Ло вытягивает шею через плечо, чтобы встретиться с жестким взглядом отца. За всю свою жизнь я никогда не видела, чтобы они смягчались.
— Не будь таким больным ублюдком.
Он наблюдает, как лицо Ло искажается гневом и болью, и я ищу проблеск раскаяния в глазах его отца. Но я ничего не вижу. Он топит его алкоголем в ладони и исчезает в темном коридоре.
Ло на секунду садится и кладет руки на голову, тяжело дыша, как будто отец гонялся за ним по комнате с пистолетом.
— Ты в порядке, — шепчу я. — Ло, ты не больной.
— Я облил его дверь свинячьей кровью.
Я съеживаюсь.
— Предполагалось, что это будет поэтично, и то, что он сделал, было ненамного лучше.
Я краснею от необработанного воспоминания, когда я открываю посылку, отправленную мне домой и адресованную мне. Ло сидел со мной на кровати, думая, что мы заказали комикс, о котором забыли. И когда я потянула за створки коробки, то закричала от содержимого внутри.
Мертвый белый кролик.
Ло нашёл записку, испачканную кровью, и я оттолкнула коробку, запах был таким же отвратительным, как и изображение. «Вот кое-что, что ты можешь трахнуть», прочел он. Внизу Трент поставил свою подпись. Какой идиот, подумала я, заливаясь слезами. Очевидно, его девушка рассталась с ним, потому что мы занимались сексом на хоккейном матче несколько месяцев назад. Он был в «выездной» команде, на пару часов приезжал в город, чтобы обыграть Академию Далтона.
И Трент обвинил меня в разрыве отношений. Как будто он тут ни при чем, как будто я сирена, соблазнившая его.
На следующий день после того, как я получила посылку «ненависти», я провела ночь у себя дома. Роуз хотела, чтобы я была там, так как книжный клуб моей матери обычно работал допоздна. Она не хотела оставаться с ней наедине, поэтому я осталась. Ло напился, а потом я услышала, что его посадили в тюрьму за вандализм и пьянство несовершеннолетних.
Все, о чем я могла думать: по крайней мере, он взял такси. По крайней мере, у него хватило ума не садиться за руль пьяным.
— Может быть, я действительно проебался, — шепчет Лорен.
— Мне понравилась твоя записка, — бормочу я.
Он приподнимает бровь.
— Пей, свинья?
Я улыбаюсь.
— Ага.
Его взгляд скользит к моим губам.
— Ты странная.
— Как и ты.
— Хорошо, — он наклоняется ближе. — Мы можем быть странными
Его сердце глухо стучит у меня в груди, а руки падают по обе стороны моих плеч, прижимая к подушке. Он опускает голову, и его рот зависает в сантиметрах от моего. Он замирает на мгновение, и мои нервы напрягаются от того, как мы сливаемся воедино, как он, кажется, идеально подходит ко мне.
Мой подбородок приподнимается, глаза закрываются, когда я фантазирую о том, куда это может привести. Он мог бы взять меня тут. Прямо сейчас. И никогда не отпускать. Он мог бы раскачиваться, пока мои бедра не приподнялись бы, а мои ноги не сомкнулись бы вокруг его талии. Я могу быть так полна Лореном Хэйлом, что мне будет больно, когда он решит, что хорошего понемножку.
Его большая рука ласкает мою щеку, надежно удерживая мое лицо.
— Открой глаза, — шепчет он.
Мои веки трепещут, и я вижу, как он пристально смотрит на меня, впитывая мои крошечные, резкие движения. Полный похоти, силы и души. А потом я начинаю просыпаться от своего сна. Он увидит, какой я дьявол. Он поймет, какой нуждающейся и мерзкой я могу стать, и отшвырнет меня как друга и возлюбленную. Если я перейду черту — если он удовлетворит эту потребность внутри меня — что станет с нами?
Что будет со мной?
Страх омывает меня холодом. И мое дыхание становится глубже от тревоги.
— Твой отец ушёл, — напоминаю я ему. Больше нет причин притворяться. Не тогда, когда мы одни.
На лбу у него глубокие морщины. Он облизывает нижнюю губу и качает головой.
— Он может вернуться.
Он этого не сделает, я должна ему сказать.
Но его другая рука исчезает между нашими тазами, и его пальцы касаются снаружи моих кальсон, до места, которое заставляет меня дрожать под ним, и я резко вздыхаю.
— Ты мокрая, — выдыхает он.
— Ло… — начинаю я, закрывая глаза и снова отключаясь.
— Посмотри на меня, — говорит он.
Напряжение окутывает нас плотным, неудобным коконом, и я поддаюсь этому единственному желанию, открывая глаза во второй раз.
Его руки снова держат мое лицо, обнимая меня с силой, целеустремленностью и глубокой страстью. Мои приоткрытые губы почти встречаются с его.
— Я нужен тебе, — шепчет он, и его дыхание наполняет мои легкие.
Да.
Но слово остается погребенным под страхом. Я смотрю на него, утопая в его янтарных глазах.
Он смотрит на меня, купаясь в моем пьянящем взгляде.
Больше всего ранит то, что мы не говорим. Ни один из нас не будет говорить, чтобы развеять то, что вызывает это напряжение и мучение. Поэтому мы смотрим, ждем и слушаем тяжелое дыхание друг друга.
Некоторые выборы определяют нас. И в этот момент я принимаю решение, которое навсегда изменит ход нашей жизни.
Или, может быть, я просто оттягиваю неизбежное.
В любом случае, в глубине души я знаю, что это правильно.