Рим, папы и призраки
Шрифт:
Все — или же начальная стадия — завершилось ранним вечером по времени адмирала. Для бедолаги Кромвеля, должно быть, прошел не один день или даже неделя.
Заморгали, открываясь, неправильные порталы, и на покинутой городской площади, освещенной луной того мира, в котором оставался Солово, адмирал увидел, как Кромвеля загнали в угол… а потом отвел глаза, пока настоятельница сдирала кожу с вопящего солдата.
Завершив сие деяние, она завернулась в кровавую шкуру и устремилась к вечности, полной новых злобных проказ. Солово более не видел ее, разве что в снах.
Управлявшие
Менее благодарный, чем следовало бы, Кромвель, пошатываясь, поднялся на ноги и ощупал грудь и руки, явно опасаясь, что ему только кажется, что они на месте.
— Я снова целый! — выдохнул он.
— Почти, — мягко ответил Солово, — если забыть про скрещенные папские ключи, которые она вырезала на твоей заднице.
Кромвель едва не обернулся, однако к нему уже возвращались высшие чувства, подобные достоинству, и он сдержал себя.
— Я подозреваю, что это изображение может остаться, — заметил Солово, не понуждаемый к тому обстоятельствами.
Кромвель кивнул.
— Но я буду отмщен.
Солово улыбнулся.
— Каким образом? Настоятельница находится вне пределов твоей досягаемости.
Теперь уже улыбнулся Кромвель, являя большую холодность, чем когда-либо прежде. Раньше честолюбие его не имело цели, но сейчас оно обрело миссию, укрепившую и направившую его десницу до конца дней.
— Адмирал, она оставила здесь заложников, — сказал Кромвель, обнаженной рукой обводя все приорство, — все, что она любила: кирпичи и цемент, институции и культуру, весь образ жизни. Этими средствами я отомщу ей: удар за удар, рану за рану, и пусть она смотрит, не имея возможности помешать мне. Я честный человек, Солово, — в собственном понимании — и отплачу ей с процентами, попомните мои слова!
Так Солово и сделал, попутно отметив простоту и невинность цивилизации, более молодой, чем его собственная. Он твердо верил, что Кромвель исполнит обет. Еще адмирал полагал, что, хотя история уже отлита в металле, протестующие стоны тех, кого она раздавила, должны быть услышаны.
Вслух же Солово сказал:
— Но, учитывая грядущую жизнь и все ваши прегрешения, признайте, ведь настоятельница права?
Кромвель поглядел на башню приорства, умственным взором окидывая бригады разрушителей и светских наследников.
— Права, — согласился он. — Но это лишь усугубляет дело. [72]
— Он отнял у каждого из нас последнее утешение — сосиску! — Монашеская физиономия горела негодованием под лучами римского солнца. — Можете ли вы представить себе подобное!
72
известно, что Томас Кромвель молодым человеком служил наемником в Италии; однако истинное время, когда сформировались его убеждения,
Пробужденный отталкивающей картиной, рожденной таким заявлением, Солово заставил себя обратиться к слуху.
— Прошу прощения?
— С незапамятных времен, преосвященный адмирал, — проговорил монах жалостным голосом, — каждый брат ежедневно получает свиную сосиску с кровью. Мы, германцы, любим такие. Столь интимно потребляя сырые компоненты недавно существовавших тварей мы приближаемся к сотворенному Богом циклу существования. Но фон Стаупиц теперь лишил нас этого рациона!
— Сосиску нашу насущную даждь нам днесь? — ухмыльнулся Нума Дроз, громоздкий и нелепый в священническом облачении, словно лев в митре.
Монах не знал, с одобрением или осуждением нужно воспринимать эту шутку, и решил склониться к первому варианту.
— Именно! — согласился он. — И это еще не самое жуткое из его деяний. Представьте себе, он разбавляет водой пиво.
Глаза патера Дроза — злые, как у козла, — вспыхнули желтым огнем.
— Ну уж только не это! — сказал он. — Советую, возвращайтесь в Эрфурт и сделайте сукиному сыну «кровавого орла»!
Монах был явно встревожен хлынувшим потоком подобной «симпатии».
— О, понимаю… а что это Такое?
— Кровавый орел? — отозвался Дроз. — Эту штуку изобрели викинги, а я всегда симпатизировал их старым добрым нравам. Сперва кладешь своего мужика — бабу тоже можно — лицом вниз и режешь спину до ребер. А потом берешь за кость и выворачиваешь наружу. Ну, как орел крылья распустил, понятно? Некоторые могут так протянуть несколько часов.
Поскольку монах затруднялся с ответом, Дроз истолковал его ошеломленное — с открытым ртом — молчание как одобрение.
— Значит, понял! — заключил он. — Правда, простая штука?
— Я же предлагаю вам, — вмешался Солово, заставляя себя вновь овладеть ходом событий, — пойти и поесть. Вот флорин. Вон там обитает ремесленник, обрабатывающий мясо убитых животных. Ступайте и ешьте кровяные сосиски, пока не кончатся деньги.
— Но, адмирал, — возразил монах, — сейчас я не голоден и…
— Я настаиваю, — сказал Солово так, что и Нуме Дрозу захотелось броситься за сосиской. — И не возвращайтесь, пока не будете сыты. В противном случае я сочту, что все ваши жалобы на дурное обращение столь же пусты, как и монастырская кладовая.
Монах заглянул в глаза адмирала и узрел в них пейзаж, истерзанный и вовсе не благосклонный к нему. Он подскочил и испарился, подобно гончей.
— Итак, брат Мартин, — обратился Солово к оставшемуся монаху, — быть может, теперь вы получите возможность говорить. И что же вы скажете мне обо всем этом?
— По-моему, лучше промолчать, — отозвался рыхлый застенчивый немец.
— Простите, а вот этого не дозволено, — разом подвел итог адмирал. Его святейшество снисходит к жалобам вашего ордена на нового главного викария. Мы обязаны и занять, и просветить вас. Мы не можем ничем занять молчуна.