Рим. Цена величия
Шрифт:
– Гостит у Клавдия, – задумчиво повторил Тиберий, поглощенный своими мыслями. – Почему именно у него? Всеми забытый глупый заика, которого интересуют только древние этрусские кладбища.
Внезапно император громко рассмеялся.
– Знаешь, Силан, что за письмо я получил от него три недели тому назад?
Сенатор замотал головой.
– Он предложил мне ввести в алфавит новые буквы. – Тиберий вновь не сдержал смеха. – Да, хорошо, что Юния сейчас у него, по крайней мере, не натворит глупостей и будет находиться под присмотром, разучивая
Юний почувствовал облегчение, неожиданно осознав, что гроза невиданной силы пронеслась мимо. Ведь, казалось бы, невинные вопросы Тиберия таили в себе нечто большее, чем простое любопытство. Силан даже не понял, где была ловушка, но уяснил для себя, что счастливо ее миновал.
– Я хотел испросить твоего позволения, цезарь, – сменил тему Юний. – Срок траура по моей супруге еще не миновал, но я хочу сочетаться браком с юной Эмилией, дочерью Павла Эмилия Лепида от второго супружества после первой неудачной женитьбы на развратной внучке Августа. Я уже стар, и мне нужен наследник.
– Что ж, женись, раз нужен. – Тиберий не сдержал горькой усмешки. Ему он тоже был необходим. Цезарю хотелось поделиться своим несчастьем, спросить совета, но он понимал, что Силан не настолько умен и чуток. – Я собираюсь вернуться в Рим…
Фраза повисла в воздухе, и Силан невольно вздрогнул. В Риме давно ожидают этого со страхом. Сколько голов полетит с плеч, сколько тел будет брошено на потеху толпе на Ступени слез?
– О чем ты говорил с Калигулой? – неожиданно прервал его мысли император. – Этот змееныш рад моему решению. По глазам видел, что рад.
– Я сообщил ему, что Фабий Персик покончил с собой. Кажется, это известие сильно его огорчило.
– Неужели этого лицемера может что-либо огорчить? Он лучший актер, прославленные Мнестер и Аппелес не сравнятся с ним. Они носят маски лишь на сцене, а он меняет их в жизни, закрывая истинное лицо. Нет на свете более лучшего раба и не будет более худшего повелителя. Твоя дочь ошиблась в своем выборе, не быть ей с ним счастливой. Если она надоест ему, он с легкостью отравит ее, чтобы убрать с дороги.
Силан вздрогнул. Да не допустят этого боги! Но, может, и к лучшему, что Тиберий не подозревает о ее истинной натуре, коварстве, жестокости и лицемерии, превосходящих все пороки Калигулы. Если императору небезразлична ее судьба, то насколько же полно она завоевала его сердце. Под счастливой звездой родила ее бедная Клавдия!
Тиберий резко поднялся, не закончив фразы, закутался в пурпурный плащ и широкими шагами удалился. Силан так и остался стоять у фонтана. Он наблюдал, как император задержался у клетки с змеем, протянул руку и погладил чешуйчатую плоскую голову. Розовый раздвоенный язык лизнул его пальцы. Старик приник к прутьям, что-то говоря любимцу, а тот при этом мотал уродливой головой, сжимая и разжимая кольца длинного тела. Силана передернуло от отвращения, он отвернулся и присел на скамью.
– Пора возвращаться! – сказал он самому себе.
Шум фонтана заглушил
Гемелл не потревожил его, скользнув мимо в свои покои. Но сенатор недолго пробыл в одиночестве. Громкая поступь Макрона, сопровождаемая звоном фалер его панциря, спугнула мысли Юния Силана.
– Где Гай Цезарь? – спросил префект претория, видимо раздосадованный тем, что застал в перистиле одного Силана.
– Он удалился к себе, расстроенный известием о смерти Фабия Персика. Хотя я и сообщил ему хорошую новость, что по завещанию он единственный наследник всех богатств, ведь у Фабия не было родственников.
Убийца Павла и глазом не моргнул, услышав в очередной раз напоминание о совершенном им тайном злодеянии.
– Мне необходимо увидеть его, – сказал префект.
Гулкое эхо его громкой поступи еще долго металось между высокими коринфскими колоннами, пока Макрон шел по коридору, по старой солдатской привычке чеканя шаг.
Калигула уже успел изрядно накачаться вином. Он лежал на круглом ложе, скинув сандалии и пачкая огромными грязными ступнями вышитые простыни. Рядом валялась опрокинутая чаша, объеденные куски сыра и раздавленные оливки. Макрон брезгливо поморщился при виде спящего Калигулы и потряс его за ногу. Тот громко всхрапнул и повернулся на бок, по-детски положив ладонь под щеку. Префект без лишних церемоний окатил его водой из кувшина, и Гай подскочил, безумно вращая глазами.
– Что ты, Невий? Пришел выпить со мной? – хрипло спросил он.
– Поднимайся! Клянусь Юпитером, ты выбрал неподходящее время напиться! Или смерть Фабия так подействовала на тебя?
– Фабия? – глупо переспросил Калигула. – А, Фабия. Пусть его, гуляет, наверное, по елисейским полям или жарится в Тартаре. С чего ты взял, что его смерть заставила меня горевать? Я должен радоваться внезапному богатству!
– Твой тесть сказал, что ты ушел в расстроенных чувствах.
Калигула громко фыркнул, потирая воспаленные глаза:
– Как иначе мне было отвязаться от старика? Все новости я выудил из него, к чему было выслушивать докучливые рассуждения? Скажи лучше, давно ты видел Юнию?
– Давно. Она, видно, не собирается возвращаться в Рим, пока и ты не вернешься.
Гай довольно улыбнулся:
– Но теперь-то я могу уехать с этого мерзкого острова хоть завтра. Сразу помчусь в Капую к ней.
Игла ревности уколола Макрона, и он нахмурил косматые брови, стоило представить их встречу после долгой разлуки. «Возвращайся!» – эхом прозвучали в сердце ее слова, и он вспомнил взгляд божественной. А что, если он прибудет в Капую раньше?
Префект мотнул седой головой, стараясь приглушить радостной блеск в глазах, и заговорил: