Рим. Роман о древнем городе
Шрифт:
– Если бы только это!
– Что ты имеешь в виду?
Гней взял Тита за руку, отвел подальше от людей и заговорил чуть ли не шепотом:
– Разве ты не слышал слухов о сыновьях Брута?
Два сына консула были на несколько лет старше Тита, который знал их достаточно хорошо и приветствовал по имени, когда встречал на Форуме.
– Что за слухи?
Гней покачал головой:
– Тит, если твой дед до сих пор относится к тебе как к мальчику, это не значит, что ты должен думать как ребенок. Мы оба уже достаточно взрослые, а времена нынче непростые и опасные. Следует больше интересоваться тем, что происходит вокруг тебя.
Тит
– Единственное, что меня действительно интересует, так это как выучиться на строителя, подобного Вулке.
– Лучше оставь эти дела наемным ремесленникам. Люди вроде нас рождены быть воинами.
– Но храмы приближают нас к богам. Строительство храма так же важно, как победа в сражении.
Гней хмыкнул:
– Я даже отвечать на это не буду! Сейчас мы говорим о Бруте и его сыновьях. Поскольку ты, похоже, не владеешь информацией, я введу тебя в курс дела. Наше ненадежное новорожденное государство – так называемая республика – висит на волоске. Соседи уже сговариваются с явным намерением пойти на нас войной. По их разумению, без царя мы слабы, и они правы. Все наши силы уходят на бесконечные споры, раздоры и пререкания. Никчемный городской сброд был умиротворен на некоторое время, после того как узурпаторы позволили ему разграбить фамильные поместья Тарквиния. Позор Бруту и Коллатину за то, что они допустили такое безобразие! Но теперь чернь начинает подозревать в тирании и новых магистратов. Голодранцы мечтают заменить сенат Народным собранием! Да помогут боги Риму, если это случится! А сейчас… – он заговорил еще тише, – сейчас возник заговор с целью вернуть царя на трон. В нем участвуют некоторые из самых уважаемых людей Рима.
Тит резко вдохнул:
– Разве такое возможно?
– Возможно, но с большим кровопролитием. Пока Тарквиний и его сыновья живы, они никогда не перестанут строить планы по возвращению трона, как не перестал бы на их месте я.
– Но кто станет помогать им в этом? После того, что Секст Тарквиний сделал с Лукрецией…
– Ну и что с того? Один мужчина изнасиловал жену другого, это не в первый раз и не в последний. Конечно, это преступление, но не повод отменять систему царской власти, которая сделала Рим сильным городом. Не забывай, что Тарквиний был царем, подарившим нам храм, которым ты так гордишься. Его враги просто использовали это изнасилование как предлог, чтобы возбудить народ против царя и занять его место.
Титу стало страшно.
– Гней, ты ведь не замешан в заговоре по возвращению царя? Ответь мне!
Гней сделал таинственный вид, и Тит понял, что приятель наслаждается его страхом.
– Нет, не замешан, – наконец сказал Гней. – Но не стану утверждать, будто не сочувствую разумным людям, считающим, что Риму необходим царь.
– Но, Гней, для такого, как ты…
Тит спохватился, сообразив, что должен говорить осторожно, чтобы не обидеть приятеля. Но в то же время ему хотелось показать, что он не такой невежда в политике, как, по-видимому, считает Гней.
– Коллатин патриций, а Брут – нет. Его матерью была сестра царя, но отец был плебеем. Выиграв выборы в консулат, эти двое установили прецедент на будущее. В республике любой достойный человек – патриций или плебей – будет иметь шанс править государством.
Гней хмыкнул:
– Какой от этого толк?
Тит не унимался:
– Сенат пополнился новыми людьми. Тарквиний убил столько сенаторов,
– И того хуже! Разве это предел мечтаний человека? Стать одним из трехсот?
Тит нахмурился, искренне озадаченный:
– Гней, мне кажется, ты не понял.
В отличие от Публия, который не колебался бы ни минуты, он не мог вот так, без обиняков, заявить: «В новой республике может найтись место и для тебя, Гней, хоть ты всего лишь безродный плебей!»
– Нет, Тит, это ты не понял. Эта республика, это так называемое народное правление – что оно может предложить человеку, кроме шанса стать обычным сенатором, одним из трехсот, или в лучшем случае консулом, первым среди равных и к тому же одним из пары, да и избранным-то всего лишь на год? Пока у Рима был царь – была надежда, было к чему стремиться.
– Я не понимаю.
– Надежда, Тит! Честолюбивый великий человек, отважный воитель – тот, кто на голову выше прочих, – в прежние времена мог надеяться когда-нибудь занять трон, стать истинным правителем Рима. Но теперь, когда нет монархии, когда ее заменила эта жалкая республика, – какая надежда остается для такого человека?
Тит смотрел на друга, завороженный и устрашенный. Неужели Гней действительно воображал, будто может когда-нибудь стать царем Рима? Откуда взялось это неуемное честолюбие? Чего оно заслуживает – страха или восхищения?
Он почти жалел о том, что здесь нет Публия, который непременно высмеял бы все эти фантастические мечты.
Тит покачал головой:
– Куда-то нас не туда занесло: цари, республика… Ты же вроде собирался рассказать мне что-то о Бруте и его сыновьях…
– Не важно, – буркнул Гней.
Он отвел глаза, но в его голосе Тит услышал злость, боль и раздражение юноши, чьи мечты не встречают понимания и отклика ни у кого, даже у самого близкого друга. Не сказав больше ни слова, Гней ушел.
Подобно деду Тита, всячески подчеркивавшему значение грамотности, Брут позаботился о том, чтобы его сыновья выучились читать и писать. Это умение их и сгубило.
Вителлий, младший брат жены Брута, замешанный в заговоре сторонников восстановления монархии, сумел втянуть в этот заговор племянников, заверив их, что вернувшийся к власти Тарквиний вознаградит их с величайшей щедростью. Тайные гонцы сновали с посланиями между бывшим царем и заговорщиками. По мере того как приближался день намеченного возвращения Тарквиния – день, который превратил бы Форум в кровавое озеро, – подозрительный царь, желая покрепче привязать к себе своих сторонников, стал требовать от них письменные заверения в преданности, скрепленные личными подписями. Оба сына Брута, Тит и Тиберий, подписали такие заверения и передали их в руки раба, который принадлежал дядюшке Вителлию.
Однако этот раб был давно подкуплен Брутом и информировал его о тайных переговорах. О том, что в заговоре замешан его шурин, Брут знал. Любви к нему он не питал и потому вознамерился его разоблачить. О том, что к измене причастны его родные сыновья, Брут не мог и помыслить.
Рабу было обещано, что за неопровержимые доказательства существования заговора он получит не только свободу, но и права гражданина новой республики. Со смешанным чувством страха и возбуждения он явился к консулам, имея при себе доверенные ему хозяином письма.