Римская сатира
Шрифт:
Ту, что по зову идет за малую плату, не медля;
Лишь бы цветуща, стройна, изящна была, не стараясь
Выше казаться, белей, чем природа ее одарила.
Если прижмется ко мне и крепко обнимет руками, —
Илия [13] то для меня иль Эгерия: имя любое
Дам, не боясь, как бы муж из деревни в ночь не вернулся,
Дверь не взломали б, чтоб пес не залаял и, шумом встревожен,
Вдруг не наполнился б криком весь дом; побледнев, не вскочила б
13
Илия —
130 С ложа жена, не кричала б участница: «Горе мне, бедной!» —
За ноги эта страшась, за приданое — та, за себя — я.
Без подпояски бежать и босыми ногами придется,
Чтоб не платиться деньгами, спиной, наконец же и честью.
Горе — попасться: я то докажу, хоть бы Фабий судьей был.
САТИРА ТРЕТЬЯ
Сколько ни просят их петь, ни за что не поют; а не просят —
Пению нет и конца! Таков был сардинец Тигеллий.
Цезарь [14] , который бы мог и принудить, если бы даже
Стал и просить, заклиная и дружбой отца и своею, —
Все ни во что бы! А сам распоется — с яиц и до яблок [15]
Только и слышишь: «О Вакх!» то высоким напевом, то низким,
Басом густым, подобным четвертой струне тетрахорда [16] .
14
Цезарь — Октавиан Август, внучатный племянник и приемный сын Юлия Цезаря.
15
...с яиц и до яблок... — с начала и до конца обеда. (Поговорка.)
16
Тетрахорд — буквально: «четырехструнник», древнейшая форма лиры.
Не был он ровен ни в чем. Иногда он так скоро, бывало,
10 Ходит, как будто бежит от врага; иногда выступает
Важно, как будто несет он священную утварь Юноны [17] .
То вдруг двести рабов у него; то не больше десятка.
То о царях говорит и тетрархах [18] высокие речи;
То вдруг скажет: «Довольно с меня, был бы стол, хоть треногий,
Соли простая солонка, от холода грубая тога!»
17
Утварь Юноны — корзины, которые носили на голове девушки в
18
Тетрархи — правители Галатии и Иудеи.
Дай ты ему миллион, как будто довольному малым,
И в пять дней в кошельке ничего! Ночь гуляет до утра;
Целый день прохрапит! Не согласен ни в чем сам с собою!
Может быть, кто мне заметит: «А сам ты? ужель без пороков?»
20 Нет! есть они и во мне, и не меньше, только другие.
Мений однажды заочно над Новием дерзко смеялся.
Кто-то сказал: «А тебя мы не знаем? Иль нам не известно,
Сам ты каков?» А Мений в ответ: «О! себе я прощаю!»
Это пристрастье к себе самому и постыдно и глупо.
Если свои недостатки ты видишь в тумане, зачем же
Видишь их зорко в других, как орел или змей эпидаврский?
Верь мне: за то и они все твои недостатки припомнят!
«Этот строптив, говорят, ни малейшей не вытерпит шутки».
Да! хоть над грубою тогой, висящей до пят, над короткой
30 Стрижкой волос, над широкой обувью можно смеяться —
Но он и честен и добр, и нет лучше его человека!
Но неизменный он друг; но под этой наружностью грубой
Гений высокий сокрыт и прекрасные качества духа!
Ты испытал бы себя: не посеяла ль матерь природа
Или дурная привычка в тебе недостатка какого
Или порока? Дурную траву выжигают; но знаешь,
Где вырастает она? На запущенном пахарем поле!
Страстью любви ослепленный не видит ничуть недостатков
В милой подруге; ведь даже ему и ее безобразье
40 Нравится: так любовался Бальбин и наростом у Агны!
Если б мы так заблуждались и в дружбе, сама добродетель,
Верно, почтила б тогда заблужденье подобное в друге.
В друге его недостатки должны мы сносить терпеливо,
Так же как в сыне отец снисходительно многое терпит.
Если сын кос, говорит: «У него разбегаются глазки!»
Если он мал, как уродец Сизиф, называет цыпленком.
Ежели сын кривоног, он бормочет сквозь зубы, что пятки
Малость толсты, затем он на них так и держится слабо.
Так ты суди и о друге, и, ежели скупо живет он, —
50 Ты говори, что твой друг бережлив; а хвастлив он, насмешлив, —
Ты утверждай, что друзьям он понравиться шутками хочет;
Если он груб и себе позволяет он вольностей много, —
Выставь его за прямого, правдивого ты человека.
Если он бешен, — скажи, что немножко горяч. — Вот как дружбы
Узы хранятся, и вот как согласье людей съединяет!
Мы же, напротив, готовы чернить добродетель; наводим
Грязь на чистейший сосуд; а честного, скромного мужа
Мы назовем простаком; а кто медлит — тупым и тяжелым.
Ежели кто осторожно людской западни избегает,
60 Если, живя меж людей и завистных, и злобных, и хитрых,
Злому не выдаст себя безоружной своей стороною,
Мы говорим: он лукав, а не скажем, что он осторожен.
Если кто прост в обращенье, — как я, Меценат, пред тобою
Часто бывал, — чуть приходом своим иль своим разговором
В чтенье он нас развлечет, в размышлении нам помешает, —