Римские рассказы
Шрифт:
На набережной я сказал Пине:
— Имей в виду, роль нахала мне вовсе не нравится… Все смотрели на нас со злобой и были правы.
— А мне на всех наплевать! Захотела сесть и села.
Мы подошли к купальням. Господи Иисусе, сколько народу! С каким трудом мы пробирались между голых тел, лежавших на солнце: буквально некуда было ступить. Служитель при купальнях предупредил нас, что нам придется устроиться в одной кабине с какими-то людьми. Пина нахмурилась, но ничего не сказала. Мы подошли к кабине. Она была занята семейством: отец и мать,
— Мы и без вашего приглашения устроились бы.
Все четверо раскрыли рты от изумления. Девушка ехидно заметила:
— Какая принцесса пожаловала!
Пина оставалась некоторое время в кабине, а как только она вышла, раздался крик девушки:
— Мое платье!
Я увидел, что Пина, чтобы повесить свои вещи, бросила платье девушки на стул, скомкав его. Девушка вошла в кабину, взяла свое платье и повесила его поверх вещей Пины. Тогда Пина схватила ее платье и бросила на землю:
— Я не желаю, чтобы эти тряпки висели на моих вещах.
— Поднимите мое платье! — сказала девушка дрожащим голосом.
— Да ты, деточка, просто дура… И пальцем не пошевелю.
— Нет, вы поднимете!
Они стояли друг против друга, как два молодых петушка, и обе были очень хороши. Родители вскочили. Мать сказала:
— Как пришла, так только и знает, что скандалить.
Отец ворчал:
— Что это за манеры… Куда мы попали?
На этот раз я понял, что Пина зашла слишком далеко. Я вошел в кабину, поднял платье и спросил у девушки:
— Синьорина, куда прикажете его повесить?
Девушка, смягчившись, сказала, чтобы я повесил его на платье матери. Так я и сделал. Потом я закрылся в кабине и переоделся. Когда я вышел, то увидел, что Пина направляется к морю вместе с братом девушки. Они разговаривали и смеялись. Я понял, что Пина обозлилась за то, что я поднял платье, и хочет наказать меня. Но я все-таки подошел к ним и предложил:
— Пина, пойдем искупаемся?
— Иди сам… я пойду с… между прочим, как вас зовут?
— Лучано.
— Я пойду с Лучано.
Я ничего не сказал и пошел купаться один. Они побрели по пляжу вдоль берега и скоро скрылись из глаз. После купанья я обсох на песке и вернулся к кабине. Семья уже сидела за столом, на котором было полно всяких свертков, и завтракала. В сторонке Пина листала журнал. Она спросила обычным голосом:
— Может быть, мы тоже поедим?
Я взял сверток с завтраком и сел возле нее на ступеньки кабины. Развернул пакет, дал ей бутерброд, она его раскрыла и возмущенным голосом сказала:
— Что это такое? Ведь ты знаешь, что я не люблю ветчины!
— Но, Пина…
— Нет, я не стану есть!
— Синьорина, сделайте одолжение. — Юноша, под неодобрительными
Заметили ли вы, что когда грубые люди стараются быть вежливыми, они выглядят просто смешными? Так и Пина с этим навязчивым парнем: она с улыбкой, больше похожей на гримасу, взяла бутерброд и откусила от него, продолжая улыбаться. Потом сказала, что ей тут неудобно, и пошла завтракать в тень за кабину. Я остался один. Вдруг до меня донесся ее голос:
— Дай мне что-нибудь попить! Ты что, хочешь, чтобы я подавилась?
Я встал и отнес ей бутылку вина. Она отпила немного, потом вдруг выплюнула все вино фонтаном на песок:
— Что это за гадость? Настоящий уксус!
— Но, Пина…
— Надоел: Пина, Пина.
— Синьорина, может быть, не откажется попробовать нашего?
Опять этот юноша, он протягивал ей бутылку вина. Она тотчас же согласилась и опять улыбнулась своей чарующей, насквозь фальшивой улыбкой. Я отодвинулся, а парень, воспользовавшись этим, устроился возле Пины. Тогда я встал и пошел к воде. Уселся на песок и стал смотреть на море. Я был вне себя и вдруг подумал: «Хватит, кончено, вернусь сегодня в Рим один… больше никогда ее не увижу».
Это решение успокоило меня. Теперь, если мне было угодно, я мог видеть торчащие за кабиной две пары ног, вытянувшихся рядом: ног Пины и этого парня; но мне показалось, что все это не имеет для меня больше никакого значения. Я растянулся на песке и очень скоро заснул.
Проспал я порядочно, а когда, наконец, проснулся, то первым делом увидел эту парочку, направлявшуюся к морю купаться. Они разговаривали и, казалось, уже обо всем договорились. Сердце мое сжалось от ревности. Море, было неспокойно, и когда они входили в воду, волна накрыла их. Пина вскрикнула и отскочила назад. Юноша, чтобы поддержать ее, естественно, схватил ее за руку, правда, немножко высоко, прямо под мышку. И тут я услышал голос Пины:
— Вы хотите воспользоваться случаем, чтобы подобраться ко мне… Очень сожалею, но только здесь не поживитесь… я вам это сразу сказала: держите руки подальше.
— Но я…
— Нечего якать… уберите прочь руки… что я, по-китайски говорю?.. И вообще… оставьте меня одну… идите к своей сестре, зачем терять со мной время попусту?
Парень обиделся, тем более, что, видимо, она уже не в первый раз отвечала ему подобным образом. Он смущенно сказал:
— Пожалуйста, как хотите… я вас оставлю одну.
— Вот и хорошо… оставьте меня… до свидания и спасибо за компанию.
Он отошел от нее, но все время оборачивался, словно надеялся, что она вновь позовет его. А Пина, совсем одна, вошла в море, держась за спасательный канат. Я долго смотрел ей вслед, и мне уже хотелось догнать ее и помириться. Но я сказал себе: «Маурицио, это очень подходящий случай, другого такого никогда не представится» — и немного погодя вернулся в кабину, оделся, сказал соседям, чтоб предупредили Пину, заплатил и ушел.