Римские рассказы
Шрифт:
Она протянула мне руку, я надел ей часы, а рядом запечатлел горячий звучный поцелуй, как это и полагалось влюбленному супругу. А про себя подумал: «Да, я целую тебя, но поцелуй Иуды вряд ли был более лживым!» Надо сказать, что в тот день, вероятно, чувствуя угрызения совести за все, что она мне наговорила, Валентина была очень мила и нежна со мной. Но меня это теперь мало трогало: внутри у меня пружина любви была сломана, и тут уж ничего нельзя было поделать.
Спустя некоторое время я начал осуществлять свой план. Не проходило дня, чтобы я не дарил
— Видишь, я была права, не поверив, что у тебя не осталось денег. Теперь ты тратишь гораздо больше прежнего. И если я не могу еще назвать тебя щедрым, то во всяком случае ты уже не так скуп, как раньше, у тебя уже не надо выпрашивать деньги, ты сам тратишь их.
Я промолчал, но в голове у меня пронеслось: «Не торопись праздновать победу!»
И вот, наконец, наступил день, когда я взял в банке последние пять тысяч лир. Почти на все деньги я накупил американских сигарет, так что у меня осталось не больше трехсот лир.
Было еще раннее утро, и вместо того чтобы отправиться в лавку, я вернулся домой, прошел в спальню и, не раздеваясь, как был, в ботинках и одежде, растянулся на своей еще не убранной постели. Валентина спала, она повернулась на другой бок и сквозь сон спросила;
— Ты дома? Разве сегодня воскресенье?
И опять заснула.
Дожидаясь, пока она проснется, я курил сигарету за сигаретой. Она проспала еще около часу, потом проснулась и, не успев открыть глаза, спросила:
— Так, значит, сегодня праздник?
— Да, праздник, — ответил я.
Она встала и начала медленно одеваться. Одевалась она молча и только несколько раз повторила: «Но какой же сегодня праздник?» — как будто предчувствовала, что это совсем не праздник.
Я ждал того момента, когда она попросит денег на расходы; несмотря на всю свою лень, она покупала продукты сама, а готовить ей помогала приходящая прислуга.
Валентина прошла в ванную комнату, потом кончила одеваться и направилась в кухню, чтобы приготовить кофе и поболтать с прислугой. Я тоже встал и вышел на кухню. Мы молча выпили кофе. Но, как видно, мысль о празднике не выходила у нее из головы, потому что она снова спросила меня:
— Но скажи, какой все-таки сегодня праздник?.. Лючия говорит, что никакого праздника нет и все магазины открыты.
— Сегодня мой праздник, — просто ответил я и, вернувшись в спальню, снова растянулся на постели в костюме и ботинках.
Валентина, о чем-то разговаривая с прислугой, пробыла еще некоторое время на кухне, как мне кажется, больше для того, чтобы показать мне, что не принимает мое поведение всерьез. Наконец она появилась на пороге и, подбоченившись, проговорила:
—
Я пустил дым в потолок и ответил:
— Деньги? У меня нет денег.
— Как это, у тебя нет денег?
— Вот так, нет!
— Слушай, что это еще за капризы? Что ты задумал? Ведь если ты не дашь денег, я не смогу купить продукты, а если я не куплю продукты, нам нечего будет есть.
— Да, я тоже так думаю, что нам нечего будет есть.
— Вот что, — сказала она, — я не собираюсь терять с тобой время. Деньги положишь на ночной столик.
Я продолжал курить, а когда она вернулась через несколько минут, сказал:
— Валентина, я говорю тебе совершенно серьезно, у меня нет больше денег… У меня осталось всего триста лир… и это все.
— Но у тебя есть деньги в банке… Что за жадность напала на тебя сегодня?
— Нет, жадность тут ни при чем, просто у меня ничего больше не осталось. Впрочем, вот — посмотри сама.
Я вынул из кармана банковскую книжку и показал ей. На этот раз она не говорила, что ничего в этом деле не смыслит и не просила оставить ее в покое.
Она поняла, что я говорю серьезно, и на лице ее выразился испуг. Посмотрев в книжку, она без сил опустилась на стул.
А я продолжал:
— Ты считала меня скупым, и чем больше я тратил, тем скупее тебе казался. Тогда я нарочно начал транжирить деньги… И я издержал все, что у меня было… Я забросил свою торговлю. И теперь все кончено. Больше у меня ничего нет, нам даже не на что купить себе еды. Но зато теперь ты не можешь сказать, что я скряга!
Тогда она начала плакать — кажется, не столько из-за денег, сколько потому, что поняла, наконец, что я разлюбил ее.
— Ты никогда не любил меня, — сказала она. — А теперь даже не хочешь меня кормить.
— Ничего не поделаешь! — отвечал я. — У меня нет денег.
— Я не могу оставаться с тобой… Я ухожу к маме.
— До свиданья!
Она ушла сначала в другую комнату, а потом вообще из моей жизни. С того утра я больше не видел ее.
Немного погодя я встал с кровати и тоже ушел из дому. Был солнечный день; я купил себе булку и съел ее прямо на набережной. Глядя, как течет река, я вдруг почувствовал себя счастливым и подумал, что эти два года супружеской жизни были всего лишь незначительным эпизодом. И когда я состарюсь, они, вероятно, будут вспоминаться мне не как два года, а как два коротких дня.
Я не спеша доел свою булку и напился воды из маленького фонтанчика. Потом я пошел к своему брату и попросил приютить меня, пока я не найду себе работу. И действительно, через несколько недель я устроился простым электромонтером.
Валентину, как я уже сказал, я больше никогда не встречал. Но знаете, какие слухи распускает она обо мне? Она говорит, что я страшный транжира, которого она не в силах была образумить, и поэтому ей пришлось уйти от меня.