Римские заметки
Шрифт:
Жить трудно и временами страшно, а поэтому только молитва и её сила удерживают нас, в сущности, всегда висящих над бездной. Микеланджело прекрасно сказал об этом в своём «Страшном суде», когда в нижней части фрески слева изобразил двух грешников, которых на небо своею мощной мускулистою дланью бесплотный ангел словно на канате поднимает за чётки, что они крепко держат в руках.
А откуда-то сверху из-под самого потолка капеллы льется ослепительный свет: это в ярком пятне зримо сияет «Дух в виде голубине» или Spiritus tamquam columba, как говорится в Евангелии от Марка. Только сегодня посетитель Сикстинской капеллы этого не увидит. Голубь в оригинале до нас не дошёл. Память о том, что Микеланджело изобразил его именно здесь, сохранил Марчелло Венусти,
Fidem rectumque, или «верность справедливости»
Тема большого, в нравственном смысле этого слова, закона, что чем-то принципиально отличается от тех законов, которыми руководствуются люди в обыденной жизни или судьи, когда наказывают преступников, и так далее, – эта тема большого закона присуща не только Священному Писанию, но античной культуре.
На рубеже VII-VIII вв. до н. э. греческий поэт Гесиод, цитатой из которого Осип Мандельштам взял слова «на каменных отрогах Пиэрии водили музы первый хоровод») рассказывает в своей поэме «Труды и дни» о том, как началось становление человечества. Так рождается первая в истории европейской цивилизации историософская схема.
«Создали, прежде всего, – говорит Гесиод, – поколенья людей золотое вечно живущие боги». Жили люди со спокойной и ясной душой, «недостаток был им ни в чем не известен, большой урожай и обильный давали сами собой хлебодарные земли».
Если сравнивать это место из Гесиода с первыми главами Книги Бытия, то можно легко понять, что так живет в саду Эдемском Адам. Ибо Бог дал ему «всякую траву, сеющую семя, какая есть на всей земле, и всякое дерево», и только после изгнания из рая он был обречен возделывать землю, из которой взят и в поте лица есть хлеб свой. Таким образом, представления о временах, когда урожай «давали сами собой хлебодарные земли», присуще как библейскому рассказу об Эдеме, так и представлениям древних греков о Золотом веке, что сохранены Гесиодом.
Золотой век в этой схеме сменяется серебряным, затем медным и так далее. Люди перестают почитать богов и начинают любить грозное дело Ареса, то есть войну друг с другом, и наконец наступает железный век, когда между братьями исчезает любовь, когда дети отказываются почитать родителей, а правду заменяет собою кулак. Так на смену древней pietas, то есть древнему благочестию, приходит право силы, право, при господстве которого человек озверевает.
Еще несколько строк из Гесиода.
И не возбудит ни в ком уваженья
ни клятвохранитель,
Ни справедливый, ни добрый,
скорей наглецу и злодею
Станет почет воздаваться.
Где сила, там будет и правда.
Стыд пропадет,
человеку хорошему люди худые
Лживыми станут вредить показаньями,
ложно кляняся,
Следом за каждым из смертных
пойдёт неотвязная зависть.
Нельзя не заметить, что и эта картина во многом напоминает ту, что дается в Священном Писании: «И увидел Господь, что велико развращение человеков на земле, что все мысли и помышления и были во зло во всякое время» (Быт: 6,5). Предел умножению греха кладет закон. Так появляется Десятисловие, или Декалог, формулировки которого заставляют вспомнить о том, что ужасает и Гесиода. Это иложная клятва, которой человек один вредит другому – девятая заповедь, это изависть – десятая заповедь. Тот маленький фрагмент из Гесиода, который был процитирован выше, говорит именно об этих двух последних заповедях Декалога.
Если же разобрать античный материал по–настоящему серьёзно, то здесь могут быть найдены аналоги и другим заповедям. Разумеется, за исключением первых, то есть тех, которые напрямую связаны с Откровением и той правдой, которую возвещает человеку не Неведомый, если использовать термин апостола Павла, но именно Открывшийся Бог, Бог, который вывел тебя из земли Египетской.
В отличие
Другой античный поэт, живший на семь веков позже Гесиода, – Овидий, современник Августа и, таким образом, начала новой эры, поэт – современник Иисуса возвращается к образу сменяющих друг друга веков: золотой сменяется серебряным, серебряный – медным, медный – железным. Золотой век, по Овидию, отличает то, что люди тогда sponte sua sine lege fidem rectumque colebant, то есть сами собой, спонтанно, без какой-то идеи, без какого-то внешнего принуждения и т. д., без закона, sine lege; то есть практиковали (именно не соблюдали, не хранили, а активно практиковали), как бы внедряя их в жизнь, верность справедливости, подобно тому как colit, то есть обрабатывает свое поле земледелец.
Верность той справедливости, которая здесь в латинском тексте Овидия названа словом rectum, по гречески это, разумеется, будет «дике», справедливость. Отсюда греческая богиня Дике, но отсюда же и евангельское слово «дикеосини» – справедливость, например, в словах Нагорной проповеди «блаженны изгнанные правды ради» (Мф. 5:10), то есть из-за их справедливости.
Итак, с точки зрения Публия Овидия Назона, древний человек, не зная закона, сам по себе, жил по правде, верность этой правде воплощая в практических делах. Именно об этом говорит апостол Павел, когда пишет о том, что не слушатели закона праведны пред Богом, но исполнители закона оправданы будут. «Ибо когда язычники, не имеющие закона, по природе законное делают, – говорит дальше апостол Павел, – то, не имея закона, они сами себе закон: они показывают, что дело закона у них написано в сердцах, о чем свидетельствует совесть их и мысли их» (Рим 2:14–15). Вообще, у апостола Павла можно найти немало точных цитат из греческих авторов. Что касается латинских авторов, здесь всё обстоит сложнее, поскольку ни сам апостол Павел, ни его сотрудники не знали латыни. Поэтому утверждать, что он цитирует здесь или использует Овидия, довольно сложно. Скорее оба они, и апостол Павел, и римский поэт, берут эту формулу из какого-то общего греческого источника, который нам просто неизвестен, поскольку до нас не дошёл.
Итак, древние люди sponte sua sine lege, то есть не зная закона, воплощали в жизни fides – верность или веру, по–латыни это одно слово. Там, где нет закона, там fidesабсолютно необходима, но природа её такова, что без особой поддержки свыше, поддержки, которую мы называем словом «благодать», она уязвима и хрупка. И именно поэтому (в силу её хрупкости) золотой век в конце концов сменяется железным.
Еще одна цитата из «Метаморфоз» Овидия.
«С вредным железом тогда железа вреднейшее злато
вышло на свет и война, что и златом крушит, и железом,
в окровавленной руке сотрясая со звоном оружье.
Люди живут грабежом; в хозяине гость не уверен,
в зяте – тесть; редка приязнь между братьями стала.
Муж жену погубить готов, она же – супруга.
Пало, повержено в прах благочестье».
Коль скоро pietas – благочестье – iacet, то есть лежит поверженным, как воин на поле боя, то fides – верность или вера – теперь уже не является той путеводной звездой, что поведет человека по жизни. Теперь человеку требуется закон, который будет останавливать его своим «нельзя» в тех случаях, когда тот будет его переступать. «Нельзя», «недопустимо», «грешно», «запрещается», «не позволено» и т. д. – вот те многочисленные формулы, которые в древних законодательствах у разных народов, в том числе и у греков, вводят те или иные положения.