Римский карнавал
Шрифт:
Позже папа дал обед в роскошной зале, и когда гости насытились, начались танцы.
Невеста сидела рядом с женихом, мрачно наблюдавшим за танцующими; он не любил подобные развлечения и с нетерпением ждал их окончания. Совсем иначе думала Лукреция; ей страстно хотелось, чтобы муж взял ее за руку и повел танцевать.
Она взглянула на него. Он показался ей старым и суровым.
— Вы не любите танцевать? — спросила она.
— Я не люблю танцевать, — последовал ответ.
— Разве музыка не вызывает в вас желание танцевать?
— Ничто не вызывает
Она слегка постукивала ногами по полу. Ее отец наблюдал за ней; его лицо раскраснелось от выпитого за ужином и от бурного веселья во время праздника, и она знала, что он понимает ее нынешнее состояние. Она заметила, что он посмотрел на ее брата Джованни, который понял, что хотел сказать ему отец. В мгновение ока он оказался рядом с сестрой.
— Брат, — проговорил он, — раз ты сам не хочешь составить пару в танцах моей сестре, то это сделаю я.
Лукреция посмотрела на мужа; она подумала, что, вероятно, сейчас ей следует попросить у него разрешения, хотя понимала, что оба ее брата не позволят кому бы то ни было препятствовать их желаниям.
Ей незачем было тревожиться. Джованни Сфорца было совершенно безразлично, станет ли его жена танцевать или же останется сидеть рядом с ним.
— Пойдем, — позвал ее герцог Гандийский, — невеста должна танцевать на своей свадьбе.
Он повел ее в центр танцующих и, держа за руку, негромко сказал:
— О сестренка, ты самая красивая из всех женщин на балу, так и должно быть!
— Охотно верю, Джованни, — ответила она, — что ты — самый красивый мужчина среди всех мужчин.
Герцог склонил голову в поклоне, его глаза блестели, с восхищением глядя на нее.
Брат и сестра, как в детстве, были полны обожания и любви.
— Чезаре лопнул бы от злости и зависти, если бы увидел, что мы танцуем вместе.
— Джованни, — быстро проговорила она, — не серди его.
— Это моя излюбленная шутка, — пробормотал Джованни, — провоцировать его.
— Почему, Джованни?
— Должен же кто-то позлить его, а то похоже, что все, кроме нашего отца, боятся вызвать его недовольство.
— Джованни, ты ничего не боишься.
— Не боюсь, — ответил юноша. — И я не испугаюсь, если даже твой муж станет ревновать тебя ко мне, увидев, с какой любовью ты смотришь на меня, и вызовет меня на дуэль.
— Не вызовет. Полагаю, он рад избавиться от меня.
— Тогда, клянусь всеми святыми, его следует проучить за такое пренебрежительное отношение к моей очаровательной сестре. О Лукреция, как я счастлив, что могу побыть с тобой снова! Ты не забыла время, проведенное нами в доме нашей матери? Наши ссоры, танцы? О испанские танцы! Ты помнишь их?
— Помню, Джованни.
— Не кажутся они тебе более зажигательными, таящими больше скрытого смысла, чем итальянские?
— Да, Джованни.
— Тогда давай станцуем несколько, ты и я…
— Как же мы осмелимся?
— Борджиа ничего не боятся, сестра. — Он прижал ее к себе, и в его глазах зажегся свет, который напомнил ей о Чезаре. — Не забывай, — продолжал шептать он, — что хоть
— Да, — ответила она, и неожиданно от волнения ей стало трудно говорить. — Я всегда буду помнить об этом.
Один за другим танцоры расходились, так что вскоре герцог и его сестра остались танцевать одни. Они исполняли испанские танцы, полные страсти, танцы, которые следовало танцевать жениху и невесте, изображающие любовь, желание и его исполнение.
Волосы Лукреции выскользнули из сетки, многие наблюдавшие за братом и сестрой шептались между собой:
— Как странно, что они танцуют подобным образом, в то время как жених остается наблюдателем!
Папа смотрел на них с любовью. Перед ним были его дорогие дети, и он не находил в их танцах ничего странного — Лукреция была полна ожидания, находясь на пороге зрелости, а в глазах Джованни горел демонический огонь. В глазах Джованни вспыхивал недобрый огонек, когда он оглядывался через плечо и видел унылого жениха. Возможно, при этом герцог вспоминал еще одного человека, о чьем отсутствии жалел — тот не смог увидеть этого почти ритуального танца, исполняемого им и сестрой.
Джованни Сфорца, казалось, сохранял полное спокойствие, но на самом деле он не был равнодушным. Не то чтобы он питал глубокие чувства к этой золотоволосой девочке, ставшей его женой. Просто он понял, что Борджиа — странная семья, чуждая Риму; такими их делала их испанская кровь. Он с трудом сидел здесь, и хотя находился почти в оцепенении от выпитого вина и слишком большого количества съеденного, от невыносимой духоты, от шума, он слушал внутренний голос, предупреждающий его:» Берегись этих Борджиа. Они странные, неискренние люди. Любой человек должен быть готов подчиниться их желаниям, какими бы они ни оказались ужасающими или невероятными. Берегись… Берегись Борджиа!»
Лукреция замужем
Недели, последовавшие после свадьбы, Лукреция вспоминала с удовольствием! Она совсем мало виделась с мужем, зато ее братья всегда были рядом. Между ними вспыхнула старая вражда, и хотя Лукреция понимала, насколько нынешнее соперничество опаснее, чем в годы детства, она не могла удержаться от того, чтобы не подогревать его.
Ситуация сложилась вполне обычная — жених и невеста равнодушны друг к другу, а ее братья важничают перед ней, словно пытаясь ухаживать за собственной сестрой, и каждый старается убедить ее, что он лучше другого.
Братья и днем и ночью чувствовали себя в комнате Лукреции как в своей собственной. Каждый планировал спектакли, в которых отводил себе ведущую роль, сестре досталась роль почетной гостьи.
Адриана стала возражать, но Джованни не обращал на нее никакого внимания, а глаза Чезаре заблестели от гнева.
— Дерзость этой женщины просто выводит из себя! — кричал он, в его словах слышалась угроза.
Джулия увещевала Лукрецию:
— Твои братья навещают тебя, как будто ты для них больше чем сестра. Такое поведение кажется странным, — заявила она.