Римский король
Шрифт:
Тем временем Лаборда крикнул опять на площадке лестницы:
– К оружию!
Жандармы сбежались. Они овладели комнатой и кинулись на Мале, который моментально был связан.
– Берегитесь, господа, – воскликнул он, стараясь еще запугать тех, кто разоблачал в нем заговорщика, плута, – вам будет плохо, если вы станете удерживать меня… берегитесь!
– Заткните ему рот! – скомандовал Лаборда, обнаруживший в данном случае большую распорядительность и чрезвычайное присутствие духа.
Приказ был исполнен. Прибежал верный Рато, привлеченный шумом. Он хотел защитить своего генерала и обнажил шпагу, но в одну
Было десять часов утра. Заговор Мале завершился. Он продолжался с момента побега из лечебницы ровно полсуток. Это был роман одной ночи.
После краткого совещания Дусэ, Лаборда и ла Виолетт решили вывести на балкон Мале и Рато, связанных, окруженных жандармами.
– Эти люди обманщики! Император жив. Отец ваш здравствует! – крикнул Лаборда.
В то же время ла Виолетт, подняв свою полицейскую шапку на трость, подал ею сигнал бить в барабан.
Солдаты, собравшиеся на Вандомской площади, пришли в некоторое недоумение, однако они крикнули весьма дружно: «Да здравствует император!».
После этого в Париже началась странная и почти комическая суета. Войска были отосланы обратно в казармы, а в тюрьмах происходили перемены. Настоящие министры: Савари, Наскье были освобождены из тюрьмы Ла-Форс, а на их место водворили Мале, Гидаля и Лагори.
Солдаты парижской гвардии и люди 10-й когорты послушно вернулись в свои казармы, обсуждая между собой эти хождения взад и вперед, эти противоречивые приказы, и спрашивали себя, не морочили ли их на этот раз. В производившихся арестах они чуяли заговор, государственный переворот.
Полковник Раппе был застигнут врасплох этой переменой течения, как перед тем вестью о кончине императора. Он еще не успел одеться и присоединиться к своим солдатам.
– Что вы наделали, полковник Раппе? – спросил его Дусэ. – Как вы могли, не получив приказа высшего начальства, послать свои роты болтаться без толку по городу?
Несчастный мог оправдываться только тем, что потерял голову, узнав о смерти императора.
Гидаль и Лагори не оказали ни малейшего сопротивления при аресте. Оба они были уверены в могуществе Мале, облеченного властью по решению сената. С Лагори снимали мерку для парадного фрака, а Гидаль безмятежно завтракал в ресторане, когда их схватили. Они вполне искренне возомнили себя настоящими министрами. Эти люди впутались в заговор, сами того не подозревая, а потому не приняли никаких предосторожностей, не сделали никакой попытки действовать. У солдат Лагори не было кремней в ружьях, кусочки дерева, как на учениях, заменяли у них капсюль.
Арест Бутре и корсиканца Боккьямпи не представлял ни малейшего труда.
В полдень все было кончено. Занавес упал над этим жутким фарсом. Словно в конце феерии, актеры и зрители спрашивали себя, как могли они поддаться подобной иллюзии.
Камбасерес тотчас поспешил во дворец Сен-Клу с докладом императрице о заговоре и его быстрой развязке.
Мария Луиза отнеслась к этой новости довольно хладнокровно. Она собиралась кататься верхом, и приезд государственного канцлера, видимо, раздосадовал ее лишь как непрошеная помеха любимому удовольствию. Она вполне спокойно спросила:
– Что же могли бы сделать со мной ваши заговорщики? Со мной, дочерью австрийского императора?
Сказав это,
Апатия Марии Луизы могла быть в данном случае притворством. Пожалуй, она была если не посвящена в тайну заговора, то все-таки осведомлена о том, что против ее супруга затеваются какие-то козни.
Равнодушие, обнаруженное ею, усиливалось известным пренебрежением к этому императорскому трону, который могли на минуту подвергнуть опасности неведомые люди, бежавшие из тюрьмы.
Граф Фрошо поплатился впоследствии заслуженным отстранением от должности за то легковерие, с каким он отнесся к известию о смерти императора, и за усердие, которое он обнаружил, приготовив зал в городской ратуше для заседания нового правительства. Хотя, узнав про обман Мале и неверность слуха о кончине Наполеона, Фрошо воскликнул: «Я так и думал, что столь великий человек не мог умереть!», однако же он не избежал отставки.
Заговорщики, их сообщники, а так же военные, виновные прежде всего в слишком пассивном повиновении апокрифическим приказам, которые они сочли правильными, предстали 27 октября в числе 24 человек перед военным судом.
Мале держался очень твердо, принимая всю вину на себя, выгораживая других, стараясь опровергнуть все обвинения, предъявленные прочим подсудимым, снять с них всякую ответственность.
Во время разбирательства дела у прокурора вырвалась следующая фраза, ярко рисующая хладнокровие Мале перед его судьями: «Покорнейше прошу вас, господин председатель, заставить молчать Мале, который диктует ответы всем обвиняемым».
Во время допроса Сулье Мале вмешался в дело и воскликнул:
– Я пустил в ход все средства, чтобы доказать, что я действую по распоряжению высшего начальства; по-моему, Сулье был обязан повиноваться, что он и сделал. Это я ^ввел его в заблуждение и для этого употребил все старания, как видно из моих показаний.
На собственном допросе Мале дал достопамятный ответ.
– Эти офицеры невиновны, – сказал он, – в их глазах я повиновался распоряжениям высшей власти, и они были обязаны исполнять мои приказания.
– Кто же были ваши сообщники, в этом деле? – необдуманно спросил председатель.
– Вся Франция, вы сами, все вы – если бы мне удалось!
За посягательство на безопасность государства и попытку уничтожить правительство и порядок престолонаследия, а также за подстрекательство граждан к вооруженному восстанию были приговорены к смертной казни и конфискации имущества генералы: Мале, Лагори, батальонный командир Сулье; капитаны: Стенговер, Пикерель, Бордерье; поручики: Лепарс, Фессар, Рень; подпоручик Лефевр, капрал Рато; полковник Раппе и Боккьямпи. Десятеро лиц было оправдано.
Приговор был приведен в исполнение 29 октября, в четыре часа вечера, на Гренельской равнине.
Полковник Раппе и капрал Рато получили отсрочку, а затем смягчение наказания.
Около трех часов пополудни на площади Аббатства, где выстроились в боевом порядке пешие и конные жандармы, а также полуэскадрон драгун, появились семь офицеров, которых поставили в ряд.
Ворота тюрьмы распахнулись, и осужденных повели попарно к экипажам. Вскоре мрачный поезд двинулся в путь.
По дороге Мале, посаженный в одну повозку с Лагори, прямо сказал ему: