Римский медальон
Шрифт:
— Кто там? — Эдвард провел рукой по слипшимся от пота волосам.
— Завтрак, синьор.
— Входите…
Дверь открылась, и вошла горничная с подносом. Сразу же после ее ухода на тумбочке у кровати зазвонил телефон. Эдвард взял трубку.
— Вас спрашивают, синьор, — сообщил портье.
— Кто?
— Не знаю. Говорят, что вы срочно нужны.
— Соедините.
В трубке раздался мужской голос.
— Что? — потрясение воскликнул Эдвард. На другом конце провода положили трубку.
«Скорая помощь» ехала в сторону острова Тиберина, прокладывая
Санитары с носилками поспешили во двор, к подъезду, возле которого собралась кучка жильцов. Путь им преграждал полицейский. Тут же стояли взволнованные рабочие-ремонтники.
Полицейский посторонился, давая пройти санитарам и врачу. На лестничной площадке, где сильно пахло газом, им пришлось несколько минут подождать, пока слесарь вскроет замок. Наконец это ему удалось. Двое полицейских первыми вошли в квартиру. Запах газа сделался удушающим. Один из полицейских распахнул окно, другой ринулся в спальню. Стараясь не вдыхать газ, заполнявший помещение, он отдернул шторы и рванул на себя фрамугу.
Оливия лежала на полу в ночной сорочке, лицом вниз. Одна рука ее была протянута в сторону окна, очевидно, в последней отчаянной попытке открыть его.
Врач склонился над Оливией, откинул с шеи волосы и приложил пальцы к сонной артерии. Через некоторое время он покачал головой, давая понять, что помощь ей уже не нужна.
Эдвард остановил «ягуар» рядом с полицейской машиной и «скорой помощью». Лицо его потемнело и осунулось. Он вошел во двор и попытался протиснуться сквозь небольшую толпу, но полицейский исправно выполнял свою службу:
— Пожалуйста, отойдите. Сюда нельзя, синьор.
Эдварду ничего не оставалось делать, как слоняться в тоске по двору, прислушиваясь к разговорам жильцов.
— Что тут стряслось?
— Утечка газа. Говорят, там женщина, иностранка.
— Бедняжка.
Несколько человек быстро перекрестились.
Эдвард решил сделать еще одну попытку подняться в квартиру, но тут увидел, что из подъезда вынесли носилки — на них лежало тело, накрытое простыней. Потрясенный, он не мог отвести глаз от этого безжизненного тела. Вдруг кто-то положил руку ему на плечо. Он вздрогнул и обернулся. Это был Пауэл. Его вечно довольное лицо было сейчас мрачным и серьезным. Вдвоем они вышли на площадь.
Носилки с телом Оливии уже задвинули в кузов «скорой помощи». А к воротам тем временем подъехала еще одна полицейская машина.
— Это комиссар Бонсанти. — Пауэл указал на невысокого коренастого человека средних лет. Выйдя из машины и кивнув Пауэлу, он, не задерживаясь, поспешил в дом.
Эдвард стоял и смотрел вслед «скорой помощи», которая, развернувшись на площади, через минуту уже исчезла из виду за мостом Честио.
Вскоре вернулся комиссар Бонсанти. Пауэл представил ему Эдварда. Прохаживаясь вдоль портика церкви Сан Бартоломео, мужчины разговаривали.
— Мы, разумеется, подождем официального заключения, — говорил Бонсанти, — но мне все же кажется, что это несчастный случай. Двери и окна были закрыты изнутри.
— Я
Бонсанти покачал головой:
— Нет, отопление было выключено. Синьора привыкла, очевидно, жить в гостиницах и не умела обращаться с газовыми приборами. Рассеянность… Уснула, и вот… Запах газа почувствовали соседи. Так или иначе, нужно— провести расследование.
Бонсанти взглянул на часы, которые носил, как и Салливан, на внутренней стороне запястья, и двинулся к машине. Пауэл и Эдвард быстро переглянулись.
— Бонсанти, прошу вас, постоянно держите меня в курсе дела.
— Конечно, дорогой Пауэл. — Комиссар протянул ему руку. — Мне очень жаль, профессор. — Он сел в машину и быстро уехал.
Эдвард и Пауэл некоторое время стояли молча.
— Видели? — улыбнулся Пауэл. — Он тоже носит часы на внутренней стороне запястья. А я счел это нехорошей манерой, дурным вкусом… — Они направились к «ягуару». — Между тем он не лишен такта, наш комиссар. Из уважения к вам не стал говорить о возможном самоубийстве. Странно, отчего-то чувствуешь себя виноватым, когда человек, с которым тебя что-то связывало, решает покончить с собой.
— У Оливии не было причин расставаться с жизнью, — уверенно возразил Эдвард. — Она всегда умела ценить ее, даже в худшие минуты. Пауэл, это не мог быть просто несчастный случай, банальная неосторожность в обращении с газом. Слишком простое объяснение.
Пауэл с иронией посмотрел на Эдварда:
— О! Вы же у нас теперь общаетесь с духами… Что, есть достоверная информация? — Но, увидев вспыхнувшее обидой лицо Эдварда, поспешил извиниться: — Ну, простите, простите старого дурака.
— А знаете, что сказал мне Салливан тогда по телефону? — зло проговорил Эдвард. — Он сказал, что смерть полковника Тальяферри только выглядит естественной…
— Полноте, Эдвард! Салливан хотел напугать вас. И похоже, это ему удалось.
Эдвард испытующе взглянул на Пауэла:
— А вы? Пауэл, поведайте мне наконец, на чьей вы стороне? Какую роль вы играете во всей этой истории?
Атташе задумался. Потом тяжело вздохнул:
— Пожалуй, придется сознаться. Я работаю на разведку… — Лицо Пауэла приняло неожиданно жесткое выражение. — Но с этой минуты я вынужден полагаться на вашу порядочность и лояльность британского подданного. Давайте пройдемся еще немного.
16
На маленьком экранчике диаскопа перед Эдвардом один за другим быстро следовали кадры микрофильма — страницы неизданной второй части дневника Байрона. Яркость и увеличение позволяли отчетливо рассмотреть английский текст. А почерк автора дневника Эдвард давно научился понимать.
Эдвард без пиджака сидел в гостиной квартиры Барбары, за столом, заваленным книгами. Оторвавшись от экранчика, он взял карандаш и, освободив узел галстука, принялся что-то записывать в блокнот. Глаза его покраснели. Напряженное лицо выглядело усталым. Он поднял голову и потер рукой затекшую шею. Взгляд его машинально упал на календарь, висевший возле камина. 27 марта. Он вздохнул и опять уткнулся в экран диаскопа. Потом что-то записал и снова принялся читать.