Рио-де-Жанейро: карнавал в огне
Шрифт:
В 2002-м Веспуччи увидел бы немало как сходства, так и различия с теми восхитительными картинами, что предстали когда-то его взору. Залив показался бы ему не менее впечатляющим, вот только, присмотревшись повнимательнее, сегодня он обнаружил бы, что воду загрязняют инородные тела — пластиковые бутылки, старые шины или тысяча тонн нефти, пролившейся в море из танкера. Очертания побережья все еще радуют взор, но Веспуччи, знавший это побережье еще девственным, заметил бы, как оно изменилось, — где теперь десятки чудесных бухточек, островков и пляжей? Горы все еще на месте — как стойкие часовые, они не покидают своих постов, но их зеленый покров значительно поредел. Да и температура воздуха несколько поднялась, и ему до смерти захотелось бы снять свои бархатные штаны и елизаветинский камзол. Но он определенно не стал бы порицать все новшества до единого: канатная дорога, поднимающаяся на вершину
Веспуччи узнал бы и некоторые из старых обычаев. Многие аборигены до сих пор проводят полжизни на пляже практически безо всякой одежды. В определенный период года они оставляют все прочие занятия и без оглядки предаются песням и танцам под звуки барабанов, вот только теперь они одеты в странные костюмы и в их движениях присутствует некий намек на хореографию. А их хижины на склоне холма построены теперь не из соломы, а из дерева и кирпича. Если бы Веспуччи сошел с корабля и прошелся по улицам, он оказался бы в древнем и вместе с тем современном городе, гостеприимном и равнодушном, сдержанном и снисходительном к безрассудству, цивилизованном и варварском. Здесь, посреди этого смешения противоположностей, он ощутил бы острее, чем где бы то ни было, будто он очутился в раю и в аду одновременно. И он был бы поражен, хотя даже логово самых свирепых пиратов его не испугало бы.
Если проследить историю Рио, то за 500 лет город успел побывать в роли: Эдема, о котором мечтали утописты, неудавшейся Антарктической Франции, пристанища для пиратов и корсаров, рынка сбыта золота и рабов, крупнейшей столицы европейской метрополии и опереточного королевского двора, родины знаменитого карнавала, и во все времена — когда втайне, когда открыто — своего рода сексуальной Мекки. Здесь привыкли во все времена с радостью давать приют любому: солдатам, миссионерам, жертвам расовых гонений, политическим беженцам, религиозным бунтарям, иммигрантам отовсюду и даже спасающимся от правосудия. Рональд Биггс, Великий Грабитель Поездов, не первым задался вопросом: «А что, если мне бежать в Рио?» Задолго до него, в 1950-м, персонажу Алека Гиннесса из фильма Чарльза Крайтона «Банда с Лавендер-Хилл» пришла в голову та же мысль, — разница только в том, что Биггс сюда действительно приехал. Любопытно, что бразильцы, присвоив чьи-либо деньги, бегут совсем в других направлениях — в Майами или в Европу.
Рио радушно принимает любого и не задает вопросов. Этот город — полоска земли, уместившаяся между горными цепями и побережьем, вдоль которого почти на пятьдесят миль протянулись пляжи, — неизменно обещает солнце, хорошее настроение и свободу движений. И если не считать нечастых гроз, поражений футбольной команды «Фламенгу» (от которой все равно половина города приходит в радостное возбуждение) и некоторых других небольших местных неприятностей, свои обещания город всегда выполняет. Недавно, в 2003 году, журнал «Нью Сайентист» назвал его «самым дружелюбным городом мира». Просто для информации сообщу: «самым недружелюбным» оказался Нью-Йорк.
320 лет Рио являлся столицей Бразилии (если учитывать и период с 1640 по 1763 год, когда город делил сию почетную обязанность с Баией), до тех пор пока в 1960 году не основали Бразилиа, этот парк аттракционов, отданный на откуп политикам и дельцам. Все это время Рио служил еще и своего рода официальными воротами в страну и главным ее символом. Чтобы понять, в какой стране он находится, иностранцу хватало одного лишь взгляда на Сахарную голову, бульвары вдоль пляжей Копакабаны, статую Спасителя или стадион «Маракана». И ничего не изменилось, когда Рио-де-Жанейро перестал быть столицей: он так и остался городом, который первым приходит на ум при слове «Бразилия».
В этом есть хорошие и плохие стороны. География — не самый любимый предмет человечества, и поэтому жители любой страны склонны полагать, что все происходящее на 3,3 квадратных мили площади Бразилии случается именно здесь. В Амазонии загорается лес — и все думают, что здесь замешан кто-то из Рио, и никто не обязан знать, что Рио от Манауса дальше, чем Лиссабон от Москвы. По той же причине многие считают, что кариокам приходится средь бела дня сходиться в неравной схватке с аллигаторами или что в квартиры к ним пробираются змеи и обвиваются вокруг ног милых пожилых леди, вяжущих свой чулок. Конечно, ничего подобного здесь не случается, но утешительно думать, что в
Сколько бы люди ни старались уничтожить Рио за все века его существования, город сопротивлялся нападкам истории, повергшим в прах другие города. Среди великих городов современности Рио, один из немногих, можно узнать на картах и гравюрах семнадцатого столетия — и на них же вы увидите горы, сливающиеся в ту же неизменную линию горизонта, знакомую каждому кариоке. В таких изображениях нет недостатка, хотя многие оригиналы находятся в музеях и частных коллекциях Европы. С самых ранних дней его существования Рио посещали английские, французские и немецкие художники, которых поражала мощь природного обрамления этого драгоценного камня и приводила в восторг возможность изобразить его сверху, взобравшись на вершину горы. Позже эстафету подхватили фотографы. Рио оказался первым в мире городом, сфотографированным с воздуха — в 1840 году, почти за семьдесят лет до того, как Сантос-Дюмон изобрел свои летательные аппараты. Погрузив оборудование на мулов и взобравшись на гору вроде Корковадо в парке Тижука, можно было вести съемку с высоты более шестисот метров — выше, чем залетали первые аэропланы. Издано бесконечное множество книг с такими фотографиями.
Именно этот огромный архив и спас город. Хотя с колониальных времен были снесены многие и многие тысячи домов, целые районы выброшены в море, а очертания залива значительно изменились, прошлое до сих пор присутствует на каждой улице. Даже торговых центров в Рио меньше, чем церквей в стиле барокко, а число французских фонтанов и статуй, отлитых в Валь д’Осне, намного превосходит количество общественных туалетов, и, по правде говоря, здесь больше французской скульптуры, чем в любом другом городе мира — за исключением Парижа, конечно.
Но поскольку Рио находится в Бразилии, стране, где богатые немыслимо богаты, а бедные ужасающе бедны, и большинство относится ко второму лагерю, город всегда отражал неравенство. Однако, несмотря ни на что, именно этот город лучше всего умел справляться с подобным неравенством, по крайней мере до недавнего времени. Здесь вот уже много столетий подряд богатые и бедные умудряются сносно ладить между собой, посещая одни и те же места — пляжи, футбольные стадионы, бары, школы самбы и карнавальные клубы; нет никого более демократичного и менее склонного к расовым распрям, чем кариоки.
А еще они привыкли к опасности больше, чем кто бы то ни было. В восемнадцатом веке, как писала историк Мария Фернанда Бикальо в книге «А cidade е о Imp'erio» («Город и империя»), Рио уже жил в состоянии постоянной боевой готовности. По ночам улицы оказывались во власти людей в плащах, вооруженных ножами и кинжалами. Их заполняли разбойники, убийцы, бродяги, попрошайки, цыгане, рабы в бегах или постигающие искусство капоэйры, и все до одного с самыми худшими намерениями. И потому вряд ли удивительно, что даже в самые лунные ночи светская жизнь в колонии замирала. Контрабанда была привычной частью повседневной жизни, освободившиеся от груза и незаконных пассажиров корабли оставляли на милость прилива, и все это с попустительства полиции. А ведь были еще и внешние угрозы. Золото, текущее рекой из Минае Жерайш, проходило через Рио, отчего город превращался в сладкую мечту любого пирата, а потому вероятность, что город захватят, существовала постоянно. Случилось это в действительности только дважды, в 1710 и 1711 годах, но даже если пираты не появлялись, сплетники распространяли слухи, а затем обирали брошенные дома. Мало-помалу кариоки вплели эти опасности в свой стиль жизни и научились отличать настоящую угрозу от вымышленной. В девятнадцатом и двадцатом столетиях они обрели необходимое здравомыслие, которому могли бы позавидовать такие жестокие города, как Чикаго или Нью-Йорк.